Семь опасных теней (ЛП)

Путь в Киото будет долгим.

Четырнадцать

Вокзал Киото

Киото, Япония

Я сошла с шинкансена в Киото, ощущая волнение. Я столкнулась с демонами, богами смерти и опасностью, какую и не представляла, но это не пугало меня так, как гнев родителей.

— По шкале от одного до десяти, — сказал Широ, спрыгивая на платформу за мной, — как сильно твои родители будут злиться сегодня?

Вряд ли это можно было оценить. Их ярость не будет как фейерверк, она скорее будет как астероид, падающий на Землю, врезающийся и душащий атмосферу пылью. Их гнев задержится надолго после того, как догорят яркие части, как и их стыд. Им точно было неудобно объяснять мое исчезновение властям, учителям, друзьям или остальной семье. Вмешательство Горо дало мне время, но не купило их прощение.

— Мои родители очень традиционны и консервативны, — я опустила переноску Они-чана на землю, пока мы ждали, чтобы вышли Горо и Ронин. — Для них это выглядит так, словно дочь убежала в Токио с парнем.

— Я не парень. Я — страж храма, кицунэ, — фыркнул Широ.

— Они этого не знают, — сказала я.

Ронин сошел с поезда со смешком.

— И ты можешь звать себя кицунэ, брат, хотя не заслужил ни одного хвоста?

— Лучше быть без хвоста, чем мертвым, — парировал Широ, подняв переноску Они-чана с земли.

Горо присоединился к нам на платформе и вздохнул.

— Вы оба дураки, да? Что сделано, то сделано, и спорить нет толку.

Ронин отвернулся от нас.

— Я забронировал номер в рёкане Нишияма. Доставишь туда мои вещи?

Он пропал в толпе на платформе.

— Боги, я порой его ненавижу, — сказал Широ. Они-чан зарычал в переноске. Я не знала, был ли маленький демон согласен с Широ, или он просто был голоден. Я подозревала, что это было последнее. Он всегда был голоден.

Мы вышли из терминала, нервничая. Тысячи разговоров крутились в голове, и все заканчивались моим смущением и унижением. И выражение лица матери не помогало уверенности.

— Они там, — Широ узнал моих родителей. Он помахал и убрал руку. — Твоя мама… кхм, рада тебя видеть.

Мои родители ждали у входа на вокзал, на их спины светило солнце. Губы матери двигались, но пространство между нами поглощало звук. Отец повернул голову и заметил меня. Он был рад еще меньше. Оба были в рабочей одежде — отец в черном костюме, а мама — в сером кимоно с бледно-розовым оби. По наряду мамы было видно, что я помешала важному делу на работе. Помешала им. Может, сегодня проводили поминки дедушки, я многие пропустила.

«Отлично».

Родители отвезли меня домой, где я пережила их допросы, а потом полиции. Я помогла делу: как Ами, я сказала полиции, что дедушка спрятал меня и сестру в погребе храма. Мы ничего не видели, слышали только крики. Как и Ами, я врала.

Но что мне сказать? Что храм моей семьи растерзали демоны, желающие получить последний осколок легендарного меча? Что дедушку убил лейтенант Шутен-доджи? Что я искала богов смерти для спасения храма семьи? Нет. Даже после всего, что я пережила, те ответы звучали ужасно даже для меня.

Полиция ушла, и настроение мамы стало меняться. Обычно она была сдержанной со мной — она обнимала только Ами, говорила тепло только с Ичиго — но она дважды тянулась к моей руке, а потом будто осознавала, что делала, и убирала ее. Не было ничего хуже обещания любви, которое резко убрали. Мама никогда не любила меня так, как других своих детей.

Мы не спорили, пока я не попросила остаться в храме до нового года.

Отец посмотрел на меня без эмоций. Он был темным силуэтом, пока стоял у окон с видом на сад, сцепив ладони за спиной. Мы с мамой сидели на подушках вокруг чабудай — низкого стола для ужина, работы или учебы. Она подвинулась на подушке, морщины на лбу стали глубже. Она посмотрела на отца, а потом сказала:

— Не думаю, что это мудро.

Так она вежливым образом говорила «ни за что».

— Фуджикава всегда должен быть в храме семьи, — сказала я, желая поведать истинные причины просьбы остаться там. Ёкаи напали на меня уже три раза, и если я буду жить дома, моя семья могла пострадать, как бы хорошо чары ни защищали дом. Но я не сказала это, а настояла. — Это традиция.

— Я не уверена, что ты справишься с этим, Кира, — мама подняла голову выше. — Когда ты отправилась в Токио по «делам храма», ты оставила меня объяснять твое исчезновение полиции и школе. Я знаю, что ты хотела погоревать, но бежать к Горо-сану — не ответ.

— Ты смутила свою мать и меня, — сказал отец, глядя на сады. В голосе звучало «снова».

— Простите, — я вежливо поклонилась маме. Стыд давил на меня, и лопатки болели. — Я не хотела вызывать волнение или смущать тебя или отца. Я хотела только поступить, как правильно, и почтить память о дедушке.

— Но ты не была тут для него, — фыркнул отец, качая головой. — Потому я не хотел, чтобы она проводила столько времени с твоим отцом, Мидори. Он набил ее голову фольклором, а не фактами.

— Дедушка учил меня синто, а не фольклору, — я сжала кулаки на коленях. Было сложно сохранять тон ровным, особенно из-за такого отношения отца к храму. Он никогда не поймет, что храм значит для меня, хоть он и семья. Отец не хотел понимать.