Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Глашатаи ушли с помоста. Палач раздел Мубарака, молчавшего и не противившегося; пригнул разбойника на колоду, а второй палач отрубил Мубараку голову, показав и эту отрубленную голову народу. Толпа шумела, разливалась ручьями, понесла прочь от помоста смертного людей, составлявших её, и среди них и Офонаса-Юсуфа.

* * *

Едва Офонас добрался домой, как ему передали приказание явиться к царевичу. Офонас, чувствовавший усталость, поспешил однако. Царевич был один в отдалённом покое. Офонас поклонился низко и почтительно. Микаил велел ему сесть на подушку.

   — Ты чувствуешь себя усталым? — спросил Микаил. Он также сидел, и лицо его было вровень с лицом Юсуфа.

   — Я весь напитан увиденным зрелищем, как бывает напитана одежда кровью, пролившейся обильно. В Гундустане я устал восторгаться праздничными кровопролитиями; мой восторг был невольным, но я устал.

   — Я также устал, — сказал Микаил просто. — Подумай, не хочешь ли ты всё же отправиться в Рас-Таннур. Ты будешь при мне, отдохнёшь, будешь жить безбедно... Подумай, прежде чем ответить поспешно «нет»...

   — Я готов снова подумать, но я не придумаю иного ответа!

   — Я знаю, но мне жаль. Я ухожу в далёкий путь, я возвращаюсь, я поплыву на корабле, и ещё два корабля поплывут следом через моря...

   — Я останусь и продам коня, — сказал Офонас, — а потом я пойду на Русь; не ведаю, не знаю, какими путями...

   — Я уезжаю завтра на рассвете...

Офонас осмелился прервать речь Микаила:

   — Господин! Не давай мне денег и не давай мне подарков. Пусть останутся только твои слова в памяти моей и твой облик!

Микаил протянул руку и поднял с ковра тамбур. Офонас подумал, что музыка и пение будут сейчас хороши и для него, и для Микаила. Офонас устал дивиться и потому нимало не удивился, услышав слова пения Микаила.

Микаил пел:

— Кто это там
Бьёт в барабан?
Она прекрасная и страшная, как Хундустан.

Куда потянулся

Большой караван?
Она прекрасная и страшная, как Хундустан.

Солнце восходит

Навстречу цветам.
Она прекрасная и страшная, как Хундустан.

Она прекрасная и страшная, как Хундустан!

Она прекрасная и страшная, как Хундустан!
Она прекрасная и страшная, как Хундустан!
... как Хундустан!
... как Хундустан!
... как Хундустан!..

* * *

Офонас заснул в этом дальнем покое дворцовом, на ковре. Заснул крепко. А проснулся от пустоты. Раскрыл глаза широко. Лежал на ковре. Чего не было? Не было посуды серебряной, не было плодов сладких и питий. Не было Микаила. Была пустота, потому что не было Микаила.

Офонас вскочил и выбежал в соседний покой. Побежал по коридору. Никого не было. Вдруг испугался. Бегом побежал во двор широкий. Там были люди, но никого из служителей Микаила не осталось. На конюшне конюх из тех, что были приставлены султаном, окликнул Офонаса:

   — Юсуф! Собирайся. Господин уже покинул Бидар. Возьми своего коня. Старый Хамид-хаджи оставил для тебя этот кожаный мешок.

Мешок был завязан. Офонас развязал и нашёл новую одежду, три золотых блюда и два браслета, также золотых и с камнями самоцветными. Офонас навьючил коня своими немногими пожитками и пошёл прочь со двора, из дворца...

* * *

Офонас пострашился спервоначалу оставаться в Бидаре после отъезда Микаила. Подался в прежнюю столицу, в Кульбаргу, куда приходили поклоняться гробнице святого шаха Феруза.

После воротился в Бидар, продал коня. Прежде думал, что будет ему тяжко расставаться с Гарипом, верным спутником; но теперь, когда осталась Офонасова жизнь без Микаила, легко сделалось и расставание с Гарипом. Продал его в хорошие руки, в конюшню одного султанского боярина.

Писал в смоленской темнице:

«...а от Бидара до Кулонгири — пять дней, а от Кулонгири до Гулбарги — пять дней. А много и других городов, всякий день через три города проходишь. А сколько ковов-косов, столько и городов. От Чаула до Джуннара двадцать ковов, а от Джуннара до Бидара — сорок ковов, от Бидара до Кулонгири девять ковов, и от Бидара до Гулбарги девять ковов».

Видел много. И в памяти его многое уцелело, и возможно было это уцелевшее вызвать, вспомнить. Не было только слов для описания. Поэтому продолжил писать, как мог:

«Продал я своего коня, жеребца в Бидаре. Издержался на него, кормил долго. А в Бидаре по улицам змеи ползают. А воротился я в Бидар из Кулонгири в канун Филиппова поста, а жеребца продал на наше Рождество».

* * *