Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Писал в смоленской темнице. А грудь болела; ещё с тех пор болела, как потоптали Офонаса в битвенной гуще. Кашлял, прикладывал ладони к груди, глядел глазами светло-карими, запавшими... Глаза поблескивали жидким блеском, глядели странно-улыбчиво...

Писал:

«...а сговорился я с индеянами пойти к Парвати, в бутхану — то их Иерусалим, то же для бесермен Мекка. Шёл я с индеянами до бутханы. Может, и месяц шёл. И у той бутханы ярмарка, пять дней длится. А бутхана велика, с пол-Твери будет, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать венцов вырезаны вкруг бутханы — как бут чудеса совершал, как являлся в образах разных: первый — в образе человека, второй — человек, но с хоботом слоновым, третий — человек, а лик обезьяний, четвёртый — наполовину человек, наполовину лютый зверь, являлся всё с хвостом. А вырезан из камня, а хвост в сажень, через него переброшен.

На праздник бута съезжается к той бутхане вся страна Индийская. Да у бутханы бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане. С каждой головы берут по две шешкени для бута, а с коней — по четыре футы. А съезжается к бутхане всего людей азаръ лекъ вахтъ башетъ сат азаре лекъ — двадцать тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов.

В бутхане же бут вырезан из камня чёрного, огромный, да хвост через него перекинут, а руку правую поднял высоко и простёр, акы Устьян, царь цареградскый, а в левой руке у бута копие. А ничего не надето на буте, а только гузно обвязано ширинкою, а лик у бута обезьяний. А иные буты совсем нагие, ничего на них не надето, кот ачюк — зад неприкрытый, а жёны бутовы нагими вырезаны, со срамом и с детьми. А перед бутом — бык огромный, из чёрного камня вырезан, и весь позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута сыплют цветы.

Индеяне же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днём два раза, а ночью не едят, ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них скудна. И друг с другом не пьют, не едят, даже и с жёнами. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правою рукою, а левою не берут ничего. А ножа при еде не держат и ложицы не знают. А в пути, чтоб кашу варить, грынец-котелок носит каждый. А от бесермен отвёртываются: не посмотрел бы кто на них в грынец или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, — ту еду не едят. Потому иные едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.

А молятся они на восток, как на Руси молятся. Обе руки подымут высоко да кладут на темя, да ложатся ниц на землю, и весь вытянется на земле — то их поклоны. А есть садятся — руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их без дверей, обращены на восток, и буты стоят лицом на восток. А кто у них умрёт, тех сжигают да пепел сыплют в воду. А когда дитя родится, бабит муж, и имя сыну даёт отец, а мать — дочери. А сорома не знают, без одежды не стыдятся. А когда придёт кто или уходит, кланяется, как у нас чернецы, обеими руками касается земли, и всё молча.

В Парват, к своему буту, ездят на Великий пост. А тут их Иерусалим; что для бесермен Мекка, а по-русскы — Иерусалим, то для индеян Парват. И съезжаются все нагие, только гузно ширинкою прикрыто, и жонки все нагие, только фота на гузне, а иные все в фотах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые. Олло оакъ! — Ей Богу! А едут к бутхане на быках, рога у каждого быка окованы медью, да на шее триста колокольцев, и копыта медью подкованы. И тех быков они называют «ачче».

* * *

Подпёрся руками, щёки о ладошки опёр. Глаза светлые карие, впалые, улыбались жидко-блескуче...

Он звал индийских кумиров «бутами» — на персидский лад. А как шёл на поклонение к Парвати-Шрипарвати... Это уж рассказывать сколь! Говорить — не переговорить!.. А храм звал Офонас также на персидский лад — как персы зовут — «бутханэ» — «дом идолов», кумирня. А вкруг храмов, кумирен этих, стена была выстроена, а в ограде сад и пруд большой. А построена ограда, сложена из камней серых, обточенных ровно. А подходишь к ограде — вся резная, фигуры вырезаны. А много там вырезано воплощений бога Вишну, они называются «аватары». И первые те аватары — рыба, черепаха и вепрь. А ещё аватара — показано, как Вишну спасает Ману, первочеловека, индийского Адама. А ещё Вишну, который зовётся Нарасимха — человеколев. А ещё Вишну в обличье Рамы — славного героя, а подле Рамы — славный воин его и союзник Хануман, царь обезьянский. А ещё и Ганеша, самый мудрый бог индийский, сын Парвати и Шивы, отрок с головою слона...

А праздник зовётся «Шиваратри» — «Ночь Шивы».

И Офонас путает слова. «Шеш» — персидское «шесть», а «кепи» — монета индийская...

А людей великое множество — «лакх» — как индеяне говорят...

А большой Шива поставлен с трезубцем-копием, а подле него бык Нанди. И с Юстинияном Цареградским тот большой кумир сходен. А вол велми велик — большой бык Нанди...