Семь сказок о сексе и смерти

На моей памяти случился только один рейд, и после него нас прикрыли — это было печально знаменитое шоу “Джунгли”. Нас даже допрашивала расовая полиция. Раньше такого не случалось. “Джунгли” были сработаны по старомодному сценарию и пользовались бешеной популярностью среди немолодых клиентов обоего пола — я никогда не могла разобраться в их сексуальных предпочтениях. Главным исполнителем был высокий неф с внушительными гениталиями. Огромный, черный, немыслимо волосатый. Весь его номер проходил в клетке с цветущими экзотическими растениями под звуки тамтамов и звериных воплей тропического леса. Его партнершей была молоденькая немка, миниатюрная блондинка с большой грудью. Волосы на лобке у нее были очень темные. Уолтерс не хотел, чтобы она их сбривала, но заставил перекраситься. Она говорила мне, что на это ушла куча времени и пол душа покрылся желтыми потеками, как будто она постоянно мочилась в сливное отверстие. А потом, осматривая девушку перед репетициями, Уолтерс внезапно передумал и велел мне ее побрить. У нее была очень нежная и мягкая кожа. Она почти не говорила по-английски, но я думаю, что “Vorsicht! Vorsicht!” должно означать “Осторожно”. И она все время повторяла, что очень зла на Уолтерса. По ее словам, он никогда не знал, чего хочет. Во всяком случае, на первых, старинных видеозаписях этого номера было видно, что у женщины лобковые волосы не сбриты.

Я не ходила на репетиции, хотя орали там больше обычного. Когда работаешь в этой индустрии, быстро теряешь интерес к мягким номерам. Они все совершенно одинаковые, и их качество целиком зависит от исполнителей. Но “Джунгли”, хоть и считались мягким номером, вызывали напряженный интерес из-за флера нелегальности и старины — впервые их показывали еще в 1960-е годы, задолго до нашего рождения. Уолтерс пришел на генеральную репетицию и решил, что клетку надо подвесить посредине зала, прямо над зрителями — в результате им открывались некоторые весьма захватывающие виды. Если клиенты могли наблюдать за действием вблизи, Уолтерс мог брать с них больше. Он — шоумен до кончиков ногтей. Он знает, что принесет деньги и как их вытрясти. А мы не могли рекламировать ничего заранее, поскольку все и так было нелегальным. Но я знала, как это делается. Не первый раз. Важно вовремя запустить слух. В сущности, это и была моя работа. Я разработала систему иносказаний: совершенно особенное шоу, вот уже больше семидесяти лет в городе не было ничего подобного, старые видеокассеты, их так трудно достать, шанс увидеть старину и крутизну, отпадная вечеринка Клиенты быстро обучаются тайному языку. Все это означало — грядет нечто в стиле ретро, нелегальное и кровавое.

Одна из девочек спросила меня, почему шоу под запретом, а я толком не знала. Я спросила Уолтерса. К этому моменту у нас сложились прекрасные деловые отношения, хотя он на все отвечал односложно.

— Оно способствует разжиганию ненависти к чернокожим, — бесстрастно сказал Уолтерс, как будто ему совершенно все равно.

Я изумилась. По крайней мере половина наших клиентов — негры. Мы в тот момент подгружали в систему новые диски с компьютерной информацией, и список пестрел негритянскими фамилиями — Нгато, Звело, Афрекете, Кабилье.

— “Джунгли”? Почему? — Я недоуменно смотрела в мерцающий зеленый экран.

— Посмотри генеральную репетицию, — так же равнодушно отрезал Уолтерс.

Я посмотрела и поняла, о чем он говорил. Шоу оказалось по-старинному жестоким. Наш черный герой изображал гориллу в леопардовой шкуре — существо звероподобное, похотливое и полностью лишенное воображения. Номер подчеркивал скорее насилие и страх, а не садомазохистский уговор, который нынче в моде. Я предпочитаю ясный, расчетливый садизм. Он выглядит чище и справедливее. Немецкая девушка полностью вошла в роль. Она представлялась жертвой во всем, вплоть до выбритого лобка. Она хоронилась по углам, пыталась прикрыться листвой и была совершенно убедительна в роли беспомощной несчастной пленницы, из груди которой в конце вырывается последний натужный измученный стон. Но представление было посвящено бешеной, звериной, неподконтрольной похоти. Наш черный солист изображал существо, которое едва ли можно назвать человеком — из него било животное вожделение и фаллическая жестокость. По-моему, все мы были поражены.

Мне казалось странным, что такие номера когда-то пользовались популярностью. Я никогда не изучала сексуальные представления середины двадцатого века, а после “Джунглей” у меня пропало всякое желание в них углубляться. Но в день премьеры у нас был аншлаг. Все клиенты были по крайней мере лет на тридцать старше нас. О такой целевой аудитории я никогда и не мечтала. Но они пришли, орали, толкались и понукали актеров, как будто собрались вокруг ямы с медведями. Публика была точно такая же неотесанная и грубая, как исполнители. Я выглядывала из-за своей стойки, когда осмеливалась, чтобы разглядеть и зрителей, и шоу. Мне “Джунгли” казались жестокими, напыщенными и нетонкими.