Семь столпов мудрости

Наша пища на шесть недель давала нам возможность проделать путь в тысячу миль туда-обратно. Выносливость наших верблюдов делала возможным (для меня, новичка в верблюжьих войсках, лучше было бы сказать «трудным») проехать пятнадцать сотен миль за тридцать дней без риска оголодать; потому что даже если бы мы превысили время, каждый из нас сидел на двух сотнях фунтов потенциального мяса, и при необходимости, если станет верблюдом меньше, два человека могут тандемом ехать на одном.

Снабжение боевых отрядов должно стремиться к простоте и, тем не менее, к техническому превосходству над турками на критическом отрезке. Я запросил из Египта огромное количество легких автоматов Хочкиса или Льюиса, чтобы их использовали снайперы. Людей, обученных нами, намеренно не знакомили с их механизмом, чтобы они не отвлекались на ремонт. Наши бои были минутными, на скорости восемнадцать миль в час. Если пушка заедала, ее надо было отбросить и обходиться винтовкой. Еще одной выдающейся чертой могла быть взрывчатка. Мы выработали особые методы работы с динамитом, и к концу войны были способны стереть с лица земли любое количество путей и мостов экономично и безопасно. Алленби не скупился на взрывчатку. Только пушек мы не получили до последнего месяца — и как же было жаль! В маневренной войне одна дальнобойная пушка стоила девяноста девяти пушек ближнего боя.

Распределение боевых отрядов было неортодоксальным. Мы не могли смешивать племена или объединять их, ведь они не доверяли друг другу: не могли мы и использовать их на чужих территориях. Вместо этого мы стремились к наибольшему рассеянию сил, и мы добавили к скорости текучесть, используя в понедельник один округ, во вторник — другой, а в среду — третий. Так природная подвижность была усилена. По мере преследования наши ряды пополнялись свежими людьми с каждым новым племенем, что сохраняло первоначальную энергию. Действительно, чем больше было у нас беспорядка, тем надежнее было наше равновесие.

Внутренняя экономия наших боевых отрядов стремилась к нерегулярности и крайнему сочленению. В каждом случае обстоятельства были не похожи друг на друга, и ни одна система не могла быть применена дважды; и наша изменчивость сбивала со следа вражескую разведку. Информация строилась на идентичных батальонах и дивизиях, пока за три кампании войска не могли быть обозначены. Наши силы зависели от прихоти.

Мы служили общему идеалу, племена не соперничали между собой, и поэтому мы не могли надеяться на esprit de corps[93]. Обычные солдаты становились кастой либо с помощью крупных наград — оплаты, одежды и привилегий, либо — будучи отрезаны от жизни презрением. Мы же не могли настолько привязывать человека к человеку, ведь наши племена были армией добровольной. Многие армии набирают добровольцев, но в немногих добровольно служат. Любой из наших арабов мог безнаказанно уйти домой, как только убеждения изменят ему: единственным контрактом была его честь.

По этой причине у нас не было дисциплины в смысле строгости, подавления индивидуальности, приведения к общему знаменателю. В мирное время дисциплина в армии означала поиск не среднего, но абсолютного, стопроцентный стандарт, в котором девяносто девять процентов подтягивались к уровню самого слабого на параде. Целью этого было формирование из отряда единого целого, из человека — типа, с тем, чтобы их усилия могли быть просчитаны, и коллективный выпуск был единообразным в целом и по частям. Чем тверже была дисциплина, тем ниже индивидуальное превосходство, и тем вернее результат.

При этом, когда верная работа заменяла возможный шедевр, военная наука намеренно жертвовала способностями с целью уменьшить непредсказуемый элемент, биономический фактор среди набранной в армию части человечества. Необходимым дополнением к дисциплине была структура, или социальный состав войны — форма, в которой боец был продуктом множественных применений длинной иерархии, от мастерской до отдела снабжения, что делало его активным в полевых условиях.

Война арабов была направлена как раз против этого, она была упрощенной и индивидуальной. Каждый, кто поступил к нам на службу, должен служить на линии боя и обходиться сам, как сможет. Эффективность наших войск была личной эффективностью каждого человека. По моему мнению, в нашей шарнирной войне сумма, составленная из отдельных людей, будет, по меньшей мере, равна продукту объединенной системы того же объема.