Семь столпов мудрости

К востоку от них лежала Иорданская впадина, населенная черными, как уголь, рабами; и вдоль нее — группа за группой самоуправляемых деревень христиан, которые были, как земледельцы и их братья по вере в долинах Оронта, наименее скромным примером нашей исходной веры в стране. Среди них и к востоку от них были десятки тысяч полукочевых арабов, хранящих веру пустыни, отданных на гнев или милость своих соседей-христиан. Ниже этой спорной земли османское правительство поселило ряд черкесов-иммигрантов с русского Кавказа. Эти удерживали свою землю только мечом и с позволения турок, которым они по необходимости были верны.

Глава LIX

Рассказ о Сирии не исчерпывался этим перечнем разнообразных народов и религий. Независимо от населения страны, шесть крупных городов, Иерусалим, Бейрут, Дамаск, Хомс, Хама и Алеппо — были отдельными существами, каждый имел свою окраску, состояние умов и позицию. Самый южный, Иерусалим, был запущенным городом, где каждая семитская религия стала когда-то священной. Христиане и магометане шли туда в паломничество к святыням прошлого, а некоторые евреи видели в нем политическое будущее своего народа. Эти объединенные силы прошлого и будущего были такими мощными, что настоящего этот город, казалось, не имел совсем. Люди в нем, за редким исключением, были бесхарактерны, как служители гостиницы, которые живут среди потока приходящих и уходящих посетителей. Идеалы арабской нации были далеки от них, хотя знакомство с отличиями христиан в моменты их острого осознания внушало обществу Иерусалима презрение ко всем нам.

Бейрут был городом совсем новым. Его можно было назвать незаконным детищем Франции, как по настроениям, так и по языку, исключая его греческую гавань и американский колледж. Общественное мнение в нем было мнением торговцев-христиан, толстых менял, так как производства в Бейруте не было. Следующим по значению компонентом был класс вернувшихся эмигрантов, удачно вложивших сбережения в том городе Сирии, который больше всего напоминал им Вашингтон-авеню, место, где они добились успеха. Бейрут был дверью в Сирию, многоцветным экраном Леванта, через него входили дешевые или завалявшиеся иностранные влияния. По нему можно было так же судить о Сирии, как по Сохо — о Центральных графствах.[88]

И все же Бейрут, благодаря своей географической позиции, своим школам и своей свободе, основанной на общении с иностранцами, перед войной содержал ядро тех людей, которые говорили, писали, мыслили, как доктринальные энциклопедисты, что вымостили дорогу Французской революции. Ради них и ради их богатства, ради исключительной громкости и готовности их голосов, Бейрут не следовало сбрасывать со счетов.

Дамаск, Хомс, Хама и Алеппо были четырьмя древними городами, которыми гордилась исконная Сирия. Они тянулись цепью по плодородным долинам между пустыней и холмами. Благодаря своему расположению они были обращены от моря на восток. Они были арабскими и считали себя таковыми. Неизбежно главным среди них и во всей Сирии был Дамаск: местонахождение правительства и религиозный центр. Его шейхи главенствовали над общественным мнением и были более «мекканскими», чем где бы то ни было еще. Его нахальные и беспокойные граждане, всегда готовые к атаке, были так же склонны к крайностям в мыслях и словах, как и в удовольствиях. Город хвалился тем, что выдвинулся выше любой части Сирии. Турки основали там военный штаб, равно как и арабская оппозиция. Оппенгейм и шейх Шавиш[89] обосновались там же. Дамаск был путеводной звездой, к которой арабы стремились по своей природе: столицей, которая так просто не покоряется чужому народу.

Хомс и Хама были близнецами, которые недолюбливали друг друга. Оба они занимались производством: в Хомсе главным образом — хлопка и шерсти, в Хаме — парчового шелка. Их промышленность процветала и расширялась, тамошние торговцы быстро находили новые рынки сбыта или подстраивались под новые моды в Северной Африке, на Балканах, в Малой Азии, Аравии, Месопотамии. Они показывали способности Сирии в сфере производства, не предоставленной влиянию иностранцев, так же как Бейрут показывал мастерство в сфере распределения. И все же, в то время как процветание Бейрута сделало его левантинским, процветание Хомса и Хамы усилило их исконные черты, сделало их еще более местными, ревностно местными. Казалось, что, познакомившись с фабриками и электричеством, люди находили, что образ жизни их отцов был лучше.