Семь столпов мудрости

Для Арабского восстания было хорошо, что так скоро начались изменения в его развитии. Мы безнадежно пытались вспахивать бесплодные земли, взращивать национализм там, где все было наполнено определенностью Бога, как ядом анчара, отравляющего все надежды. Среди племен наша вера могла быть похожа на траву пустыни — прекрасное и скоротечное видение весны, которое становилось пыльным после полуденной жары. Цели и идеи должны были стать осязаемыми, принять материальное выражение. Люди пустыни были слишком разобщены, чтобы выражать цель, слишком бедны благами и слишком удалены от сложности, чтобы нести идею. Если мы хотим продлить свою жизнь, мы должны победить среди освоенных земель, в деревнях, где крыши и поля позволяют людям смотреть лишь под ноги или перед собой. Мы должны начать свою кампанию, как начали ее в вади Аис, с изучения карты и сведений о природе нашего поля боя — Сирии.

Мы стояли ногами на южной ее границе. К востоку простиралась пустыня кочевников. К западу Сирия была ограничена Средиземноморьем — от Газы до Александретты. На севере ее владения кончались турецким населением Анатолии. В этих пределах земля была разделена природой на участки. Первым и крупнейшим было разделение вдоль широты, ломаная цепь гор, которая, с севера на юг, отделяла полосу побережья от широкой внутренней равнины. Эти территории имели такие отчетливые климатические различия, что они составляли две страны, каждая со своим населением, почти что два народа. Дома прибрежных сирийцев, их пища и труд, модуляции и интонации их языка отличались от внутренних земель. Они говорили о внутренних территориях неохотно, для них это была дикая страна крови и ужаса.

Внутренняя равнина была географически разделена на полосы реками. Эти долины были самыми стабильными и процветающими из культивируемых земель страны. Их обитатели были похожи на эти земли: в отличие от странного, изменчивого населения пограничных с пустыней земель, которое склонялось на запад или на восток, по сезону, оно жило своим умом, и численность их уменьшали засухи, или саранча, или набеги бедуинов; а тех, кто оставался — собственная неизлечимая кровная вражда.

Так природа разделила страну на зоны. Человек, преобразовывая природу, придал этому делению дополнительную сложность. Каждая из этих главных полос с севера на юг была искусственно пересечена и разделена на общины, которые жили недружно. Мы должны были собрать их в наших руках для нападения на турок. Эта политическая сложность Сирии была для Фейсала и потенциалом, и трудностью, мы оформляли ее в уме в виде социальной карты.

На самом севере, дальше всего от нас, языковая граница пролегала, весьма кстати, по торной дороге из Александретты в Алеппо, пока не встречалась с Багдадской железной дорогой, вверх по которой шла до долины Евфрата; но тюркоязычные анклавы лежали к югу от этой генеральной линии, в туркменских деревнях на севере и юге Антиохии, а также у армян, рассеянных среди них.

С другой стороны, главным компонентом населения побережья были общины племени ансарийя, эти приверженцы культа плодородия, явные язычники, противники иностранцев, не верующие в ислам, которые иногда тянулись к христианам из-за общих преследований. Секта, живучая сама по себе, была проникнута духом клановости в чувствах и в своей политике. Носаири не выдал бы своего собрата и вряд ли не выдал бы чужака. Их деревни лежали лоскутами по главным горам, до впадины Триполи. Они говорили по-арабски, но жили там с тех пор, как греческая литература пришла в Сирию. Обычно они оставались в стороне от дел и оставляли турецкое правительство в покое, надеясь на взаимность.

С ансарийе были смешаны колонии сирийских христиан, а на изгибе Оронта — несколько крепких блоков армян, недружественных к Турции. Внутри страны, у Харима, жили друзы, арабы по происхождению, и несколько черкесов с Кавказа. Эти были против всех. На северо-востоке от них жили курды, поселенцы из прошлых поколений, которые вступали в браки с арабами и принимали их политику. Они больше всех ненавидели местных христиан: а после них — турок и европейцев.

Прямо за курдами обитали немногочисленные езиды, которые говорили по-арабски, но умы их находились под влиянием дуализма Ирана, склонные умиротворять и дух зла. Христиане, магометане и евреи, народы, что ставили откровение превыше разума, объединялись, чтобы плюнуть в сторону езидов. Далее, в глубине страны, находился Алеппо, город с двумястами тысяч населения, все нации и религии Турции в миниатюре. К востоку от Алеппо на шестьдесят миль жили оседлые арабы, цвет кожи и манеры которых становились все больше и больше кочевыми по мере приближения к кромке возделанных земель, где кончалось полукочевое существование и начиналось бедуинское.