Семь столпов мудрости

Тем временем я слушал о превосходстве Алленби и о последней трагедии Мюррея, этой второй атаке на Газу, к которой Лондон принудил его, слишком слабого или слишком дипломатичного, чтобы противостоять; и так мы были втянуты в то, что любой генерал, офицер штаба и даже солдат считал заранее проигранным. Потери составили пять тысяч восемьсот человек. Говорили, что Алленби собирает армию из свежих людей и сотен пушек, и что теперь все будет иначе.

Прежде чем я переоделся, главнокомандующий, заинтересованный, послал за мной. В моем докладе, вспоминая Саладина и Абу Обейду[86], я упирал на стратегическое значение восточных племен Сирии и их надлежащее использование для угрозы коммуникациям турок с Иерусалимом. Это совпадало с его устремлениями, и ему хотелось оценить меня.

Это было забавное интервью, так как Алленби был физически крупным и уверенным, а морально — таким величественным, что понятие о наших малых размерах доходило до него медленно. Он сидел на стуле, глядя на меня — не прямо, по своему обыкновению, а искоса, озадаченно. Он был только что из Франции, где в течение нескольких лет выступал зубчиком огромной машины, перемалывающей врага. Его голове была наполнена западными идеями о силе и значении пушек — наихудший опыт для нашей войны; но как кавалерист он был уже наполовину готов отбросить новые учения в этом непохожем азиатском мире, присоединившись к Доуни и Четводу на проторенном пути маневра и движения; и все же он едва ли был готов встретить такую диковинку, как я — босого человечка в шелковых одеждах, предлагающего обезоружить врага проповедью, если ему дадут припасы, оружие и двести тысяч соверенов, чтобы убеждать новообращенных и присматривать за ними.

Алленби не мог понять, насколько я действительно исполнитель и насколько — шарлатан. Озабоченность этим вопросом читалась в его взгляде, и я предоставил ему самому это решать. Он не задавал много вопросов, много не говорил, но изучал карту и слушал мой развернутый доклад о Восточной Сирии и об ее обитателях. Наконец он вскинул подбородок и сказал довольно прямо: «Что ж, я сделаю для вас все, что смогу», — и на этом закончил. Я не был уверен, до какой степени я зацепил его, но мы постепенно узнали, что он имел в виду именно то, что сказал; а то, что мог сделать генерал Алленби, могло удовлетворить даже самого ненасытного из его служителей.

Глава LVII

Перед Клейтоном я раскрыл душу до конца. Акаба была взята по моему плану и моими стараниями. Ее цена была оплачена моими мозгами и нервами. Я чувствовал в себе склонность и способность сделать много больше: если он сочтет, что я заслужил право быть самому себе хозяином. Арабы говорили, что каждый считает своих блох газелями; так я и считал в своей горячности.

Клейтон согласился, что блохи эти — энергичные и плодотворные; но возразил, что командование действующей армией не может было отдано офицеру, младшему по званию, чем остальные. Он предложил Джойса в качестве командующего офицера в Акабе: эта позиция подходила мне как нельзя лучше. Джойс был из тех, в ком можно найти отдых от этого мира: спокойный, постоянный, уравновешенный. Его дух, как пасторальный пейзаж, имел четыре угла зрения: озабоченный, дружеский, ограниченный, откровенный.

Он завоевал репутацию на вес золота в Рабеге и Веджхе, где он занимался именно той работой устроения армии и базы, которая была необходима в Акабе. Как Клейтон, он был хорошей перемычкой между противоположными сторонами, но он был более смешлив, чем Клейтон, имел широкие взгляды и был ирландцем, более шести футов ростом. В его природе было посвящать себя ближайшему делу и не тянуться на цыпочках к дальним горизонтам. К тому же у него было больше терпения, чем у любого известного истории архангела, и он отвечал только своей веселой улыбкой, когда я приходил к нему с революционными планами, и накидывал новые уздечки на шею дикого животного, которое он постепенно приручал.

Остальное было просто. Офицером снабжения у нас будет Гослетт, делец из Лондона, который навел в хаотичном Веджхе такой порядок. Самолеты еще не могли двинуться туда, но бронемашины могут отправиться прямо сейчас, как и сторожевой корабль, если адмирал проявит щедрость. Мы позвонили сэру Реджинальду Вэмиссу, и он проявил большую щедрость: его флагман, «Эвриал», будет там в первые же недели.

Это было просто гениально, так как в Аравии корабли ценились по числу труб, и «Эвриал», имеющий четыре, был выдающимся из кораблей. Его великолепная репутация убедила жителей гор, что мы и вправду — побеждающая сторона; а его огромная команда, побуждаемая Эверардом Филдингом, для развлечения построила нам хороший пирс.