Семь столпов мудрости

Сектор Сирии от моря до пустыни, градусом южнее, начинался с колоний мусульман-черкесов на побережье. В новом поколении они говорили по-арабски и были народом хитроумным, но склочным, во многом противниками своих арабских соседей. Далее вглубь страны жили исмаилиты. Эти персидские иммигранты за прошедшие века превратились в арабов, но чтили между собой лишь одного Мохаммеда — им был для них во плоти Ага-хан[87]. Они верили в него, как в великого и чудесного правителя, удостаивающего англичан своей дружбой. Они избегали мусульман, но в слабости своей утаивали свои животные суждения под налетом ортодоксальности.

За ними были странные на вид деревни племен арабов-христиан, под началом шейхов. Они казались очень стойкими христианами, совсем не похожими на своих плаксивых собратьев в горах. Они жили, как сунниты вокруг них, одевались так же и были в наилучших отношениях с ними. К востоку от христиан лежали полупастушеские мусульманские общины; и на последнем пороге возделанных земель было несколько деревень изгнанников исмаилитов, в поисках покоя, которого не могли даровать им люди. За ними — бедуины.

Третий сектор Сирии, еще градусом ниже, лежал между Триполи и Бейрутом. Первыми у побережья были ливанские христиане, большей частью марониты или греки. Трудно было распутать политику двух церквей. На поверхностный взгляд, одна должна была быть французской, а другая — русской; но часть населения, зарабатывая на жизнь, побывала в Соединенных Штатах, и там приобрела англосаксонский дух, не менее энергичный от заимствования. Греческая церковь с гордостью именовалась Старой Сирийской, автохтонной, насыщенно местной, и это могло скорее соединить ее с Турцией, чем заставить выдерживать невосполнимое превосходство римской власти.

Приверженцы двух сект были заодно, только когда смели неумеренно злословить о магометанах. Такое презрение на словах, казалось, спасало их совесть от воспитанной в них подневольности. Семьи мусульман жили среди них и не отличались от них по расе и обычаям, за исключением менее манерного диалекта и меньшего потока эмигрантов, со всеми вытекающими последствиями.

Выше, на склонах холмов ютились поселения метавала, магометан-шиитов, пришедших в прошлых поколениях из Персии. Это были грязные, невежественные, угрюмые и фанатичные люди, они отказывались есть или пить с неверными, считали суннитов не лучше христиан: подчинялись лишь своим священникам и знати. Сила характера была их добродетелью: редкость для болтливой Сирии. За гребнем гор лежали деревни мелких христианских землевладельцев, живущих в мире со своими соседями-мусульманами, как будто и не слышали о ливанских ссорах. Восточнее их были полукочевые арабские крестьяне, а дальше — открытая пустыня.

Четвертый сектор, еще градусом южнее, спускался к Акре, где обитателями со стороны побережья были сначала арабы-сунниты, затем — друзы, затем — метавала. На берегах долины Иордана располагались колонии беженцев из Алжира, болезненно подозрительных, напротив — деревни евреев. Евреи эти были разного рода. Некоторые, иудейские ученые традиционалистского направления, выработали стандарт и стиль жизни, подходящий к стране; в то время как те, что пришли позже, во многом вдохновленные немцами, представляли собой иные манеры и иные культуры, и жили в европейских домах (возведенных благотворительными фондами) в этой земле палестинской, которая казалась слишком малой и слишком скудной, чтобы как-то отплатить за их усилия: но земля терпела их. Галилея не выказывала той глубокой антипатии к еврейским колонистам, которая была непривлекательной чертой соседней Иудеи.

Через восточные равнины (густо заселенные арабами) проходил лабиринт потрескавшейся лавы, Леджа, где собирались в бесчисленных поколениях слабые и сломленные люди Сирии. Их потомки жили там, в деревнях, вне закона, в безопасности от турок и бедуинов, и занимались на досуге междоусобной враждой. К югу и юго-западу от них открывался Хауран, огромная плодородная земля, населенная воинственными, самонадеянными и преуспевающими арабскими крестьянами.

К востоку от них жили друзы, неортодоксальные мусульмане, последователи покойного безумного султана Египта. Они ненавидели маронитов жгучей ненавистью, так как те, поощряемые правительством и дамасскими фанатиками, периодически устраивали им большую резню. Друзов ненавидели и арабы-мусульмане, и те презирали их в свою очередь. Они враждовали с бедуинами и сохраняли в своих краях обычаи рыцарственного, полуфеодального Ливана эпохи независимых эмиров.

Пятый сектор на широте Иерусалима начинался с немцев и немецких евреев, говорящих на немецком или на немецком идиш, даже более неудобоваримых, чем евреи римского периода, неспособных выдержать контакт с инородцами, некоторые из них были фермерами, большинство лавочниками — самая чуждая, немилостивая часть населения Сирии. На них смотрели с негодованием окружавшие их враги, угрюмые крестьяне Палестины, более глупые, чем землевладельцы Северной Сирии, прагматичные, как египтяне, и обнищавшие.