Рассказывая В. Стасову о своей дружбе с Сашей Бородиным, М. Щиглев вспоминал, что «не только его собственная комната, но чуть не вся квартира была наполнена банками, ретортами и всякими химическими снадобьями. Везде на окнах стояли банки с разнообразными кристаллическими растворами». Об этой страсти позднее напишет и В. В. Стасов: «Чуть не вся квартира была наполнена банками, — ретортами и всякими химическими снадобьями. Везде на окнах стояли банки с разнообразными кристаллическими растворами. И Сашу Бородина даже немножко за это преследовали: во-первых, весь дом провонял его-химическими препаратами, а во-вторых, боялись пожара».
Близкие отмечали, что уже с детских лет Саша всегда был чем-нибудь занят.
Позже, когда Александр Порфирьевич войдет в полосу зенита своей славы, друзья будут переживать за эту раздвоенность, которая, как им казалось; станет его роковым знаменем. Но никто не мог предположить, что не было никакой раздвоенности, что наоборот — было подлинное единство в образе мышления, в поступках этого одаренного человека. Он просто мог слишком многое. Он был любвеобилен и плодотворен.
В 1850 году Бородин успешно выдержал экзамен в Медико-хирургическую академию в Петербурге и с увлечением отдался занятиям медициной, естествознанием и особенно химией. Общение с выдающимся передовым русским ученым Н. Зининым, который блестяще читал в академии курс химии, вел индивидуальные практические занятия в лаборатории и видел в талантливом юноше своего преемника, оказало большое влияние на становление личности Бородина.
Увлекался Саша и литературой, особенно любил он произведения А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя, работы В. Белинского, читал философские статьи в журналах. Занимаясь науками очень прилежно, Бородин не оставлял музыки. Все свободное от академии время он отдавал ей. Бородин часто посещал музыкальные собрания, где исполнялись романсы А. Гурилева, А. Варламова, К. Вильбоа, русские народные песни, арии из модных тогда итальянских опер; постоянно бывал на квартетных вечерах у музыканта-любителя И. Гаврушкевйча, нередко участвуя в качестве виолончелиста в исполнении камерно-инструментальной музыки. Они исполняли двойные квартеты Шпора, Роде, квинтеты Боккерини, Фельта, Онслова, Гебеля, в музыке которого Бородин находил русский характер. В эти же годы он познакомился с произведениями Глинки. Гениальная, глубоко национальная музыка захватила и увлекла юношу, и с этих пор он становится верным поклонником и последователем великого композитора. Все это побуждает его к творчеству. Бородин много самостоятельно работает над овладением композиторской техникой. К композиторским его опытам этого времени относятся: романс «Красавица Рыбачка», вокальные сочинения в духе городского бытового романса «Что ты рано, зоренька»; «Слушайте, подруженьки, песенку мою»; «Разлюбила красна девица», струнное трио на популярную песню «Чем тебя я огорчила» и скерцо для фортепиано, где впервые обнаружился у Бородина русский стиль. Но в его инструментальных произведениях этой поры еще заметно сказывается влияние образцов западноевропейской музыки.
Окончив в 1856 году академию, он был оставлен там преподавателем. Уже на третьем курсе он стал работать в лаборатории знаменитого профессора Зинина и вскоре стал его лучшим и любимым учеником. Параллельно он работал во втором военно-сухопутном госпитале. Здесь Бородин познакомился с Мусоргским, дежурившим в госпитале 17-летним офицером лейб-гвардии Преображенского полка;, затем они свиделись снова у профессора академии С. И. Ивановского. Мусоргский был уже знаком с Балакиревым и другими молодыми композиторами. По собственным словам Бородина, он был еще ярым почитателем Мендельсона, и для него ми-бемоль мажорная симфония. Шумана, с отрывками которой его познакомил Мусоргский, явилась настоящим откровением; поразило его и сыгранное Мусоргским собственное скерцо с восточным трио.