Семь цветов радуги

— Да где ж это вы так извозились? — всплеснула руками девушка, когда Багрецов и Бабкин подошли к калитке.

Друзья переглянулись. Говорить или не говорить? Вряд ли она может поверить, что из земли вырвался фонтан. Лишний повод для насмешек. К тому же они чувствовали себя виноватыми перед Стешей за свою неосторожность в разговоре с Буровлевым.

— Батюшки, да вы же совсем мокрые! — воскликнула девушка. — В колодец, что ли, лазили?

Нет, тут ничего не придумаешь. Багрецов незаметно скользнул в калитку. Пусть Тимка объясняется, у него это куда лучше выйдет.

Бабкин презрительной усмешкой проводил Вадима.

— Скажите, Стеша, вы можете молчать? — рассматривая сапоги, начал Тимофей.

— А вы?

Будто ледяная сосулька скользнула у него между лопаток. Бабкин поморщился.

— Об этом будет речь впереди, — неопределенно ответил он.

— Ну, а мне молчать, прямо скажу, что невозможно, — откровенно призналась Стеша. — Некоторые даже говорят, что я «балаболка».

— Однако секреты вы хранить можете?

— Могила, — таинственным шепотом сказала девушка и звонко рассмеялась.

Она откинула золотую косичку и подставила ухо Тимофею.

— Говорите скорее, — прошептала она. — Умираю…

Бабкину не понравилась эта несерьезность. Но что поделаешь? Он взял обе косички Стеши в одну руку (откуда только смелость взялась!), наклонился над ее ухом.

— Антошечкина! — услышал Тимофей гневный девичий голос и отпрянул.

Перед ними стояла Шульгина. Ее бледное лицо застыло, словно отлитое из гипса, и только слегка трепещущие ноздри выдавали досаду и раздражение.

— Спать давно пора, Антошечкина, — медленно отчеканивая каждое слово, сказала она. — Завтра всех своих девчат подведешь, будешь вместо тяпки носом клевать.

Стеша покраснела и сконфуженно опустила глаза. Когда Ольга скрылась за углом. Бабкин презрительно заметил:

— Вот еще тоже начальница!

— Никакая не начальница, — с дрожью в голосе ответила Стеша. — Понимать надо. Она секретарь комсомола. Мне же совестно перед ней… И все… все из-за вас.

Девушка, чуть не плача, махнула рукой и убежала. Бабкин растерянно посмотрел ей вслед.

Глава 7 ЩЕКОТЛИВОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Долго ль

дождика

ждать у туч нам?

В. Маяковский

Косые утренние лучи, с трудом прорвавшись сквозь волнистые зеленоватые стекла, обрадованно заиграли на столе, покрытом красным кумачом. Они осветили настольный календарь с многочисленными заметками, сделанными цветным карандашом «Светофор».

Анна Егоровна Кудряшова предпочитала его всем другим.

Трехцветная подпись под протоколом общего собрания, словно картинка в конце книжки, оставляет у читателя приятное воспоминание. Анна Егоровна даже письма писала «Светофором». От этого они становились радостными и радужными. Однако настроение у нее в последнее время было далеко не радужное. Виды на урожай не предвещали ничего хорошего. Где уж тут и думать об орошении всех полей. Хорошо, если удастся справиться с кок-сагызом и поливкой огородов. Вчера на партсобрании пришлось серьезно над этим задуматься.

Кудряшова встала из-за стола и прошлась тяжелой походкой немолодой грузной женщины. На ее белом, почти не принимающем загара лице, не было ни одной морщинки. Глаза голубые и холодные. Низко опустились брови, что всегда придавало выражению ее лица суровость.

Сейчас она затянула потуже узел своего белого накрахмаленного платка, который Кудряшова носила всегда, при любом костюме, и, подойдя к столу, полезла в ящик за папиросами. Пристрастилась к этому делу еще с войны, да вот никак не могла отвыкнуть.

Зажигая папиросу, она с досадой взглянула на неосторожно прожженную скатерть. Специально ставила она на это место календарь, чтобы никто не видел. Но бабка Анфиса, уборщица, обязательно передвинет его по-своему. Анна Егоровна снова закрыла дыру и подумала: «Нет, надо бросать! От людей скрываешься, как вор. Срамота, ей-богу!»

Она была твердо убеждена, что женщинам курить не положено, а ей тем более. Мало ли что, девчата могут нехороший пример взять. А это уж никуда не годится. Оттого Анна Егоровна и скрывает это свое несчастье. Она была твердо убеждена, что в ее положении курение становится действительно тяжелой неприятностью.

«В город, что ли, съездить? — думала она, жадно затягиваясь папиросой. — Там, говорят, лечат от этой пакости. Придется к зиме, как управимся с уборкой…»

Скрипнула дверь, и на пороге появился смущенный Тетеркин в рабочем замасленном комбинезоне. Он бережно закрыл за собой дверь, словно она была из тонкого стекла, и молча остановился посреди комнаты.

«Видел или не видел?» — обеспокоенно подумала Анна Егоровна, прикрывая газетой дымившуюся папиросу.

— С чем пожаловал, товарищ Тетеркин? Слыхала я про твои художества, как ты из машины вывалился. Каяться, что ли, пришел?

— А чего мне каяться? — грубовато ответил механик. — Что было, то было. Можете, что хотите, со мной делать.

— Да уж, конечно, это безобразие так оставить нельзя, — сказала Анна Егоровна, с тревогой следя, как тонкая струйка дыма ползет из-под газеты.