Но мать, дура, стала ездить к нему в А., в изолятор, где его держали до суда. Там, в А., во время своих частых поездок она как-то умудрилась познакомиться с неким дедушкой. По её рассказам он был очень добрым и отзывчивым. И щедрым – денег давал много, не жалел. Мать оставила дядю Шуру и принялась время от времени наведываться к дедушке. Тот хвалился, будто у него есть влиятельный зять, и обещал устроить мать в А. Мать, конечно, обрадовалась. Только об этом и говорила.
Из всех её мужиков этот дедушка, наверное, был самым лучшим. Только жалко – старым. И чересчур набожным – молиться заставлял, в церковь ходить и прочее. В матери же ещё кровь играла. Ей от мужика не только деньги были нужны. Истосковалась. Привыкла к мужикам, истаскалась. Поэтому в доме появился нынешний отчим – Хорьков. Понятно, мать не хотела с ним жизнь связывать. Всё-таки надеялась на дедушку, хотела круто изменить свою судьбу. Уехать из Б. и связать жизнь с А. Но дедушка скоропостижно скончался. Наташа так его ни разу и не увидела.
Мать же посокрушалась, да и махнула рукой, пособирав в коробку за ненадобностью дедушкины книжки и иконки. Хорьков прямо ко времени предложил ей «руку и сердце». Она согласилась, через год родив ему сына – Тольку. Похоже, имя дала в честь дяди Толи. Хорькову оно как на грех не понравилось, и он резко изменился. Начались скандалы, пьянство и побои.
Мать прокляла тот день, когда Хорьков переступил порог её квартиры. Прокляла дедушку, который умер так не вовремя. Прокляла дядю Шуру и дядю Федю, а вместе с ними и всех бандитов, какие только есть на свете. Прокляла и дядю Славу с его «наблюдательностью» и отчего-то особенно прокляла свекровь – тётю Валю. Не забыла проклясть и Боброва. Даже дядя Миша доброго воспоминания от неё не удостоился.
Только дядя Толя и дядя Коля по-прежнему были милы её сердцу. Дядя Толя чуть меньше, дядя Коля чуть больше. Но выбрать кого-то одного из них она и теперь вряд ли смогла бы. Наступила бы на те же самые грабли. Осталась бы у того же самого разбитого жизнью корыта с мечтой о двух недостижимых зайцах да с изнасилованной душой.
Шестым делом Наташа всех накормила. Мать, правда, отказалась. Отчим приказал подать ему в зал к телевизору. А она сама с братиками позавтракала, по-людски, на кухне.
Седьмым делом помыла посуду и сделала уборку. Мать этим не занималась уже давно. С тех пор, как Наташа мало-мальски выросла. Посуда всю неделю могла грудиться в раковине, а пыль властвовать в комнатах. Никто и пальцем не пошевелил бы. Всё ждало приезда Наташи из А. Бывало, что она задерживалась дольше, чем на неделю, и тогда посуда на кухне стояла даже на полу, а в комнатах были протоптаны тропинки, по краям которых лежал пыльный мох.
Восьмым делом пришлось сбегать в магазин за продуктами. Холодильник был пуст. Отчим заказал пиво и сигареты. Мать дала денег. И тоже заказала сигареты. Наташа купила две буханки чёрного хлеба, три килограмма макарон, пять килограмм картошки, два литра «Пепси» плюс печенье «Юбилейное» братикам, десять пакетов быстрорастворимой лапши, котелку копчёной колбасы, десяток яиц, упаковку сосисок, двухлитровую баклажку пива и две пачки красного «Дуката» отчиму, пачку синего «Святого Георгия» матери и себе бутылку «Балтики», пачку дамского «Винстона» и «Дирол» с дыневым вкусом.
Пятиста рублей, что дала мать совершенно не хватило, и Наташа, скрипя сердце, добавила из своей стипендии. С испортившимся настроением она выпила на остановке возле магазина «балтику», выкурила сигарету и, зажевав запах «Диролом», вернулась домой.
Было уже двенадцать, а Пашка ещё даже не звонил. Между тем, в два часа было со всеми друзьями обговорено собраться в кафе «Карина». Первый раз её день рождения решили отпраздновать в более-менее приличном месте, и она опасалась каких-нибудь непредвиденных неприятностей. Например, того, что Пашка опоздает. Пунктуальностью он никогда не отличался, но мог бы хотя бы позвонить и предупредить. Хотела сама, но воздержалась. Все говорят, что женщина не должна первой идти на контакт, это её унижает.
Наташа набралась терпения и принялась за свои девятое и десятое дела в это утро: наряжаться и накрашиваться. Перемерив всё, что было, она в итоге остановилась на том обыденном, что носила в А. в училище. Только чёрную кофточку заменила на серую, а затасканные сапоги на более сохранившиеся осенне-весенние ботиночки.
Ах да! Появился повод надеть купленное месяц назад дорогое кружевное бельё. В нём, таком свежем и новом, она и сама почувствовала себя более обновлённой. Теперь и раздеться не стыдно. Хотя это в её планы сегодня не входило.
К Пашке она уже давно остыла. Отношения продолжались скорее по инерции, чем из-за хоть какого-нибудь чувства. Когда всё начиналось, два года назад, она совсем ещё «зелёной» была, ничего не понимала. Просто хотелось почувствовать себя взрослой, встречаться с парнем.