Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Впрочем, она и сама так умела. Лёша «просветил». У них там только так и общаются. Зачем слова? Они могут только всё испортить. Они всегда всё портят. Незнакомый человек, как тайна. Он притягателен. Он всегда положителен. На первых порах он всего лишь новая картинка, но воображение рисует его в насыщенных привлекательных красках. Незнакомый человек таков, каким его хочется видеть. Незнакомого человека легко любить. Можно отдаться ему без остатка, потому что он отчего-то очень близок. Он – это почти «я». Хотя нет – он лучше «я». Настолько, насколько «я» осознаёт своё несовершенство и видит границы совершенства. Поэтому новая незнакомая картинка так многообещающе хороша. Пока она не начинает для начала говорить. Уже тогда – ещё ничего не сделано, не узнано, не прожито вместе – становится всё ясно. Картинка блекнет и становится в один ряд с тысячами таких же в знакомой до тошноты галерее серости.

Наташа смотрела на Кирилла, не увиливая, не отстраняясь, не смущаясь, но в тоже время не увлекаясь и не навязываясь. Это длилось какое-то недолгое время, но контакт был установлен, незримая нить связала их хотя и тоненько, но надёжно.

Наташе понравился этот его взгляд, и она запомнила приятное ощущение, которое он произвёл в её сердце. Единственное, что омрачало соблазняющее чувство – это сидевший рядом Пашка. Поэтому пришлось сосредоточиться всё-таки на невкусном и совсем не интересном пиве.

Пашка, проглотив остатки пива в баклажке, отчего-то со злостью отбросил её в угол комнаты. Та, звонко отскочив от стены, закатилась куда-то под стол, а пронзительный, резкий, неожиданный звук, изданный ею, некоторое время ещё висел в воздухе. Такой знакомый и такой неуместный. Сколько раз Наташа слышала его на Пашкиных пьянках!..

Но тут, в этом домике, весь его невежественный эпатаж был настолько некрасив, примитивен, глуп, что ей стало стыдно. Нет, не за Пашку. За саму себя. Наташа устыдилась того, что здесь она с Пашкой.

– Ты чё буянишь?

Как-то сам собою этот внутренний стыд выплеснулся наружу. Да не просто упрёком, а в виде крика. Какого-то дёрганного, истеричного, а потому также неуместного.

Пашка немного опешил и буркнул себе под нос:

– Вот все они бабы такие. Из-за неё попали в эту жопу, а она еще «чё буянишь», на.

Но посмотрев на молодых людей, он пришёл в себя и со злостью плюнул на пол.

– Ничего, Паш, – подмаслился к нему мужичонка, – у меня жена тоже ругается… А пусть ругается. Куда она без мужика? Поругается и перестанет. Жена на то жена, чтоб при муже быть.

– Она ещё не жена… – запротестовал Пашка. – А жена к мужу должна ласковая быть.

Поганый пьяница, сам того, наверное, не ведая, нажал на больное место, а Пашка ещё и добавил. По его словам выходило, будто надо переступить через себя, чтоб замуж выйти. А Наташа не хотела переступать. Какая есть, такая есть.

Эта тема уже не раз возникала, когда случались ссоры. Пашка всегда какие-то условия ставил, какие-то торги устраивал. Мол, ты должна быть такой-то и сякой-то, тогда я на тебе женюсь. Раньше, когда была неверная, но ласковая, требовал верности. Теперь, когда неверная и неласковая, требует ласковости. Уже и непонятно, собирается теперь жениться вообще или нет.

– Можно подумать, я не ласковая, когда надо, – огрызнулась Наташа, закатив от возмущения глазки.

Специально так откровенно при других людях сказала, чтоб задеть посильней.

К тому же, среди «других» был человек, возможно, неравнодушный. На фоне возмущения от сказанного Пашкой, она умудрилась послать некий знак, сигнал о своей «квалификации», зрелости, о своей, наконец, если что, готовности. Специально. Но в тоже время, спросил бы кто её, что она сейчас сделала, она искренне не поняла бы, о чём речь. Не смогла бы объяснить, почему в глазках, кроме внешнего возмущения, был ещё и внутренний флирт.

– Давай, выпьем с тобой, Паш, за взаимопонимание и согласие, и чтоб у вас всё было хорошо, – снова влез мужичонка.

Пашка, не раздумывая, грубо выхватил у Наташи стаканчик.

– Давай, наливай.

«И сколько можно терпеть такое отношение? – мелькнула сияющая праведным гневом мысль. – Сам виноват».

Теперь, если и оставалось ещё какое-нибудь чувство вины, оно с ожесточением было изгнано из сердца. Напротив, как нередко случалось и раньше, всё само собой оправдалось. Уже не только из-за собственных прихоти и похоти захотелось «замутить» нечто с Кириллом, но больше – назло Пашке.

И Васе до кучи. Потому что тот тоже эгоист. Не меньший. Тоже условия, тоже торги. То же своенравие, то же непонимание.

Во всем этом была какая-то нездоровая жертвенность. Раз так – то нате вам. Гори всё синим пламенем. Тем более жертвенник в лице Кирилла был таким симпатичным, а пламень таким соблазнительным.

Пашка с мужичонкой выпили.

Последний угодливо поухаживал за Пашкой, пододвинув пакет с закуской.

– Бери, закусывай, закусывай.

– Нехрена закусывать, – выдохнул Пашка, с трудом впихнув в себя водку.

– Не забудь, нам ещё ехать предстоит, – напомнила ему Наташа.