Семьдесят два градуса ниже нуля

– Какой, к черту, паркет? – тупо переспрашиваю я.

– Пр-рохвосты! – врывается Жулик. – Смени носки!

За такие штучки положено десять минут строгой изоляции – на клетку набрасывается халат.

– До чего у тебя глупый вид, – смеется Надя. – Выдаю тайну: записка с этой милой просьбой подписана К.

– Ах паркет. – Я вспоминаю, как втирал Катюше очки. – Там не сказано, что обязательно сегодня?

– Спроси у мамы, – советует Надя, – она собиралась зайти в номер 89 и уточнить.

– Ну, тогда все в порядке, – успокаиваюсь я, – мама обо всем договорится. Какие планы?

– Мы же собирались прокатиться в Каракол.

Каракол – это наш райцентр, на сегодня я планировал осмотреть склоны вдоль шоссе.

– А не хочешь открыть сезон? Давай сначала махнем на Актау.

– С удовольствием.

Надя звонит маме и докладывает, а у меня из головы не выходит сон. Эту историю, происшедшую еще тогда, когда я делил свои страсти между горными лыжами и альпинизмом, я во всех подробностях рассказывал Высоцкому. Он сидел здесь, напротив меня, его лицо было непроницаемо, челюсти крепко сжаты, и, помню, мне вдруг почудилось, что он не просто меня слушает – он вместе с нами участвует в восхождении, идет в одной связке! Мы шли к вершине втроем – со мной были два крепких разрядника из альплагеря, Сергей и Никита, – шли по гребню, а по пути натолкнулись на довольно серьезного «жандарма» (скальное образование, вроде башни). Направо обрыв, налево ледник – и крутой, так что «жандарма» никак не миновать. Одолели его за час с гаком, а вершина – в тумане, фен задул, теплый ветер. В таких случаях положено возвращаться: когда в горах резко теплеет, лавины становятся на «товсь». Но снова карабкаться через «жандарма» не хотелось, и мы стали спускаться по леднику – быстрее и легче. Ледник подходящий, метров четыреста, сверху слой сырого снега, кошки еле впиваются в лед. Техника здесь незамысловатая: страхуем друг друга, клюв ледоруба – в лед, ноги – в разворот, и пятимся вниз. И спустились бы благополучно, сто раз так ходили, да фен сделал свое черное дело. Вдруг слышу крик Никиты: «Держись!» – сверху, набирая скорость, летит лавина. Впились в лед кошками, ледорубами, сжались в комок, а лавина идет сквозь нас, нарастает, нарастает! Сорвало Сергея, нас за ним – и понесло вниз всех троих, неуправляемых. Успел увидеть справа широкую трещину, погоревал долю секунды, что не увижу маму, и тут лавина затормаживает, затормаживает и мягко так, как мешки с мукой, перебрасывает нас через трещину – слезай, приехали! Побитые, помогли друг дружке подняться, проверили кости – целехоньки, и прикинули: метров триста несло нас по леднику…

Точно помню, Высоцкий ничего не спрашивал об ощущениях – он сам их пережил во время рассказа! А потом задумчиво, будто про себя: «Странный вид спорта – единственный, где победителям не аплодируют». Я тогда еще возразил: часто бывает, что победителей вовсе нет, одни побежденные, и привел пример с гибелью женского отряда на пике Ленина, когда они замерзали, а мужчины в нижнем лагере сходили с ума: ураганный ветер, в двух шагах ничего не видно, а чтобы попытаться выручить, нужно лезть на отвесную стену…

Надя слушает, кивает – видимо, мама дает ценные указания, – а я нетерпеливо жду. Мне как-то тревожно, кожу холодит предчувствие. А ведь на небе ни облачка, ветви деревьев не колышутся, все спокойно… Оболенский в таких случаях внушал: «Верь сводке погоды, но доверяй – интуиции. Будь особенно бдителен, когда все хорошо и нет поводов для тревоги».

У нас слишком долго все хорошо!

Я рассказываю про сон Наде. Она сочувственно слушает – историю с ледником она не знала, – проницательно на меня смотрит и начинает проникать в мое подсознание. Первая мысль – поверхностная: уж не намылился ли я в горы? Вряд ли, подумав, решает она, с горами кончено, на мало-мальски подходящее восхождение меня не возьмут – давно потерял форму, одна акклиматизация перед штурмом, скажем, семитысячника потребует месяца. Отбросив горы, Надя вдруг возвращается к вчерашнему вечеру, к моему разговору с Хуссейном за чашкой кофе. В огромном, площадью в сотню гектаров лавиносборе четвертой лавины скрывается снежная доска, из-за которой Хуссейн плохо спит: видит наяву, как на нее закапываются лихачи. Я просил его поставить между туристской трассой и четвертой лишний десяток флажков, а Хуссейн разгорячился: «Волк не пойдет туда, где флажки, волк понимает, а человек не понимает, и ты не понимаешь, что не флажки нужны, а лавину спустить!»

Отталкиваясь от этого разговора, Надя выстраивает цепочку: вечером, вернувшись домой, мы смотрели французский фильм «Смерть проводника» – главный герой фильма погибает в лавине – моя лавина на леднике – альпинистам не аплодируют – горнолыжники, наоборот, обожают показуху – Хуссейн боится, что они сорвут четвертую, – этого же в глубине души боюсь и я, недаром я вздрогнул, когда раздался телефонный звонок (мама интересовалась, не забыл ли я накормить Жулика).