Читаем Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970 полностью

О таких документах можно было бы сказать много, среди прочего и то, что они сдерживают благотворную силу разложения. Момент замораживается, и с ним консервируется ненависть. Кроме того, они ведут к desespero[433] не только из-за тех или иных злодеяний, но и возбуждают ненависть к человеку вообще. В таких обстоятельствах становится особенно ясно, что фотография смягчает, овеществляя это; это «ослабевает». Не удержать момент и приковать его ко времени, а преодолеть, сублимировать, вот что остается за художественным произведением; ему удается это даже с такими мотивами, как сдирание кожи с Марсия или муки Лаокоона.

КИЛУМБО, 24 ОКТЯБРЬ 1966 ГОДА

После завтрака мы отправились в Калуло, столицу Либоло — плоскогорья, где, преимущественно немецкими плантаторами, выращивается кофе. Дорога была хорошей. Железистый краснозем в сезон дождей размокает; потом он разглаживается машинами и посыпается солью. Так он высыхает и превращается в твердый, как камень, тракт.

Близ побережья равнину покрывают отдельные группы деревьев обезьяньего хлеба[434]. Крона на их мощных брюхах производит впечатление привитого чуба. Баобабу, должно быть, более тысячи лет; стволы, на коре которых португальские матросы в XV веке нацарапали свои имена, уже в ту пору, видимо, были огромными. Между ними высокие молочаи, акации, отдельные хлопковые поля — эта растительность исчезла, когда мы поднялись выше. Зато остальная флора стала зеленей и пышней.

Возле моста, ведшего через Лукалу, краткий привал. Внизу у реки несколько хижин, на берегу небесно-голубая ящерица, агама невообразимого великолепия. Я попросил негритянского паренька, стоявшего около автомобиля, поймать ее, чтобы рассмотреть поближе, — он ответил feo или fea, — словом, означающим «священный» или «неприкосновенный», как я узнал от Франци.

Мы устроили пикник посреди богатого тропического ландшафта под Массаньяну, старой столицы португальцев во время борьбы с голландцами, в которой стояла на кону монополия в работорговле. После победы они построили там церковь Nossa Senhora da Victoria[435].

В заброшенном форте в палящий зной; мы вспугнули с каменных стен диких голубей и летучих мышей. Когда в таких местах я разглядываю надписи как эта:

Sepultado

Paulo Dias de Novais[436]

1589,

то испытываю чуждое, жуткое любопытство, как будто был задан вопрос, и камень должен был на него ответить. Так было в голландских и испанских фортах на Тайване и Филиппинах; захватчики и защитники давным-давно умерли, и позабыто, за что они сражались и убивали друг друга. Вал и стена окружают их тайну, как тайну Медного города. Так же обстоит с формами в палеонтологии. Хищник оставил след ног. Паулу Диашем де Новаишем звали генерал-капитана Африканских королевств; но мог ли он лежать в такой простой могиле? Наверно, это был его родственник. Неважно; поездку вообще овевало то сказочное настроение, когда имена и даты сливаются или меняется смысл.

* * *

«Совсем по-другому этот знак воздействует на меня». Так перед электростанцией Камбамбе, на выходе средней Куанзы на равнину. Она образует часть мощного проекта по электроснабжению Анголы.

Сердце станции, группа генераторов, в которые из речного ложа бьет вода турбин, спрятано в глубокой вырубке гранитной породы.

При этом мне не столько понравились технические детали, которые объяснил нам португальский инженер, сколько мысль, занимавшая меня во время моей работы о песочных часах[437], а именно — возвращение круглых строений и цикличных устройств по образцу мельниц и солнечных часов. Кварцевые часы — это элементарные часы на более высоком уровне. В турбинах и циклотронах начинают крутиться мельницы некого времени, для которого энергия важнее хлеба. Здесь, на Куанзе, это происходит рядом и ниже круглых хижин. Скачок игнорирует тысячелетие прогрессии.

Круглый дом или хижина является примитивной формой жилища; поэтому португальцы в ходе и с целью «аккультурации» придают большое значение прямоугольным и, по возможности, многоэтажным конструкциям. И там, где им удалось это внедрить, круглая постройка сохранилась как реликт, в котором вырисовываются тотем и табу. Так, у некоторых племен жилище в круглом доме полагается только вождю. У других оно служит домом мертвых или для ритуальных и магических церемоний. Такое еще встречается даже в развитой цивилизации.

Калуло. Краткое посещение префекта, отчасти из вежливости, отчасти для уведомления. Затем поездка в Килумбо по ухабистым дорогам, местами обрамленным слоновой травой[438]. Начался сильный дождь; мы надеялись, что кое-что перепадет и фермам. Дождь в этом горном крае — основная тема разговоров. Кофейные плантаторы особенно боятся преждевременного цветения, например, из-за ночной росы, которая выпадает после продолжительного сухого периода. Это хуже, чем у нас дома мороз.

Протянулась радуга. Запоздно мы прибыли в Килумбо.

КИЛУМБО, 25 ОКТЯБРЯ 1966 ГОДА

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лев Толстой
Лев Толстой

Биография Льва Николаевича Толстого была задумана известным специалистом по зарубежной литературе, профессором А. М. Зверевым (1939–2003) много лет назад. Он воспринимал произведения Толстого и его философские воззрения во многом не так, как это было принято в советском литературоведении, — в каком-то смысле по-писательски более широко и полемически в сравнении с предшественниками-исследователя-ми творчества русского гения. А. М. Зверев не успел завершить свой труд. Биография Толстого дописана известным литературоведом В. А. Тунимановым (1937–2006), с которым А. М. Зверева связывала многолетняя творческая и личная дружба. Но и В. А. Туниманову, к сожалению, не суждено было дожить до ее выхода в свет. В этой книге читатель встретится с непривычным, нешаблонным представлением о феноменальной личности Толстого, оставленным нам в наследство двумя замечательными исследователями литературы.

Алексей Матвеевич Зверев , Владимир Артемович Туниманов

Биографии и Мемуары / Документальное