Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Плата за вход. Порой лучше вводить плату за выход, которую платишь, чтобы больше не иметь никаких дел с обществом.

Из некролога: «Он всю свою жизнь неправильно удивлялся Богу».

Один старшеклассник спрашивает, что я могу возразить «на брошенный мне упрек в героизме»?

ВИЛЬФЛИНГЕН, 27 НОЯБРЯ 1967 ГОДА

«Дорогой господин Хайдеггер, я хотел бы уже сегодня сказать спасибо за посвящение "Путевых знаков"[588], хотя продвинулся в чтении лишь наполовину. В эти хмурые ноябрьские дни я собираюсь на одну-две недели съездить в Париж.

Ваши тексты сложны и едва ли переводимы; поэтому я опять и опять удивляюсь тому воздействию, какое они производят на культурных французов. Здесь, видимо, происходит своего рода осмос, либо читатель прислушивается к взаимосвязи, существующей под уровнем языка.

Возражения этимологов против Вашего творческого почерка необоснованны, поскольку Вы оперируете материалом, проникая под исторический корпус языка. То же самое относится к логике и вообще опыту. Он сокращается на несколько огромных шагов.

Ваши основания плодотворнее, нежели попытки надстраивать язык там, где он давным-давно обветшал. В этом отношении Вы по праву рассматриваете Гёльдерлина как явление единичное. И в язык его тоже нужно вникать, а не "понимать" его.

Ein Zeichen sind wir, deutungslos
…und haben fast
Die Sprache in der Fremde verloren.[589]

Это оттеняет Ваше определение местоположения языка как "дома Бытия". Оно часто цитируется, хотя едва ли в смысле бессловесной и безымянной Мнемозины, что одновременно обозначает надежность и потерю.

В самой природе вещей заложено, что Ваш волнующий, подлинно рискованный образ мысли может, скорее, угадываться, нежели пониматься точно. Когда-нибудь он прибавит славы не только нашей стране, но и нашему времени. Он дополняет его, погрязшее в заботах по организации и оснащению.

Меня порадовало, что Ваше суждение о "Рабочем"[590] осталось неизменным. Следовательно, оно не замутилось духом времени, как раньше оно им не форсировалось. Книга осталась по существу незамеченной и прикрытой или завуалированной простым развитием событий, хотя диагноз и прогноз подтверждаются ежедневно. Тем не менее, это лучшая судьба, чем пользоваться всемирным вниманием, тогда как вещи движутся совсем по другому руслу. Так случилось с Марксом — факты противоречат концепции, мысли — действиям. В материальном отношении все закончилось уже с паровым двигателем, тогда как два следующих гигантских шага были совершены электричеством и ядерной техникой. Такой разрыв не замедляет самого хода событий, а вот осознание отчужденности и опустошения, пожалуй, усиливается».

1968

ВИЛЬФЛИНГЕН, 1 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА

Новогодний вечер. Ветер опять и опять гасил огни на кладбище. Мы лили свинец — Штирляйн розу, я шатер и лодку.

Солнечная погода в день Нового года. Павлиноглазка на окне прихожей, как комнатная птица, начинающая порхать, когда ее касается луч света.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 2 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА

К ночи в лесу. Я дважды заблудился, прежде чем добрался до «своего» дерева, которое часто навещал с момента моего первого возвращения с Сардинии в 1954 году.

Систематизировал род Scaurus, продолжил текст «Цейлона».

Стангопея[591]. В этом виде орхидеи становятся слишком непосредственными, такие мог бы придумать Бердслей[592]. К тому же очень въедливый запах. Природа тоже перебарщивает. Пускаешься на такое, и приходится смириться с повышенной температурой.

Из Тулона пришли «Les Formats»[593] Ловернье. Хорошее дополнение к «Les Bagnes»[594] Мориса Алуа (1845), произведению, которое, как мне представляется, оплодотворило Виктора Гюго («Les Miserables»[595],1862 год).

После революции, прежде всего при Луи Филиппе, неприкосновенность собственности стала обеспечиваться таким способом, который ужесточил исполнение приговора и придал ему новый, моральный оттенок. Нужда бедняков усиливала наслаждение обладанием, страдание осужденного повышало уверенность в собственной правоте.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 4 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА

Фриц сообщает мне о смерти кота Лотоса. Он дожил до преклонного возраста; он давно ослеп и, должно быть, кротко и с достоинством перешел в вечность. Я привез его в Юберлинген шестнадцать лет назад; он был сыном Ли Пинь[596].

Мирча Элиаде[597] посылает мне главу «Наркотиков и опьянения», которую я дал для его юбилейного сборника (je suis dans le secret[598]), во втором переводе, которым я доволен.

Продолжил чтение «Les Formats». Очень хорошо, если принимать френологическую страсть автора не слишком серьезно — опять выведенные типы плотнее типологии.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 11 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА

Ночью на каком-то базаре; над ним парашюты, на которых висели пилоты, как навес от солнца. Где-то работала мать. Разве предки не помогают нашему освобождению?