Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

На полдня приехал Мартин фон Каттэ. Прогулка по лесу, потом костер в гравийном карьере. Воспоминания о времени перед Первой мировой войной. Один его дядя из родового гнезда имел обкатанные выражения: «As ick noch bi'n Jardekor stunne»[612], и «Man jeht nich mehr nach Potsdam»[613]. Ho также: «Dem jeht et nich jut — der mufi Pension nehmen»[614]. To есть стать обузой для короля.

Мартин, как паж, часами простаивавший перед Вильгельмом II с чувством: «У него зеркальные глаза». Видимо, означало: взгляд изнутри не проходит. Прощальная речь императора, когда кадеты вступили в гвардейские полки: «Без тепла, холодно, слова параноика».

Потом об Удо, которого я лишь один раз видел в Цольхове, и притом с ощущением: здесь есть только согласие либо молчание, и даже намека нет на дискуссию. Сейчас служащий водной полиции в медвежьем углу Аргентины, где он задабривает бонз рыбой. Когда Мартин позвонил ему в 1945 году: «Что будет?» Удо: «Последняя битва разыгрывается под Тройенбриценом; вождь побеждает».

В 1946 году, арестован с паспортом своего павшего вестового и доставлен в наручниках к своим пленным товарищам, которые приветствовали его у ворот лагеря: «Я здесь останусь всего восемь дней». Однако вышел на свободу уже через шесть дней, потому что Мелитта раскошелилась на один из своих знаменитых изумрудов и подкупила шоферов мусоровозов. Удо лежал под слоем мусора. Потом, в качестве сопровождающего одной старой еврейки, с фальшивым паспортом уехал в Аргентину.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 3 МАРТА 1968 ГОДА

С почтой пришла корона к «Pour le Merite», которая, согласно кабинетскому указу (я полагаю, Фридриха Вильгельма IV), может надеваться после пятидесяти лет рыцарства[615]. Невероятно, как такие вещи «проходят».

В Хеппенхайм: «Дорогая Штирляйн, сегодня к годовщине свадьбы Аманда родила трех великолепных котят. Как мила! Значит, с успехом имела любовную связь на стороне: малыши, которые похожи друг на друга как две капли воды, в полоску и с пятнышками».

Хуго Фишеру: «Вы хотели услышать мое мнение о местонахождении эго после смерти — тут я оптимист. Чаще всего я приводил сравнение с таможней, на которой имеющая хождение монета обменивается на золото. Этим я подразумеваю не только Вас и себя, но также булочника на углу и мышь, которая грызет его пироги. Индивидуум не только переводится в тип, но в абсолютную валюту вообще.

Недавно я подыскал еще лучшее сравнение. Вы знаете, что древние представляли себе небо массивной оболочкой: звезды они считали просверленными дырочками, через которые падает космический свет. Таким образом, я рассматриваю ego или persona в качестве такого вот отверстия, через которое проходит свет. Когда нашим глазам кажется, что свет погас, то это лишь мимолетный и похожий на тень переход, как лунное затмение.

Вольф Иобст Зидлер вместе с Эрнстлем сидел в тюрьме Вильхелмсхафена[616]; я очень ценю его суждение. По природе

вещей любой издатель является в первую очередь книг торговцем, и такой мыслитель, как Ницше, вынужден сам" оплачивать расходы на издание своих сочинений, которые какому-нибудь Дюрингу совершенно не нужны».

Анне Никиш: «Сердечное спасибо за труд Вашего супруга изданный после его смерти. Жаль, что ему не довелось самому дожить до публикации, однако хорошо, что теперь он с таким приветом приходит к помнящим его друзьям.

Когда я вспоминаю об Эрнсте Никише, меня всегда охватывает печаль не только из-за его личной судьбы, но относительно немцев вообще.

Я надеюсь, что Зибен[617] в книге, которую он подготавливает, надлежащим образом поминается Вашим супругом. Когда во время войны я встречался с ним, Радемахером и другими общими друзьями, разговор неизменно заходил об арестованном Эрнсте Никише, с которым мы связывали наши надежды».

ВИЛЬФЛИНГЕН, 8 МАРТА 1968 ГОДА

Прилетали ушастые колибри, погружали изогнутые клювы в цветки гибискуса. Толстая женщина ловила их горстью, как мух, отрывала им головы и ощипывала. Потом боевые действия. Мимо пронесли доктора на носилках; он был ранен. В автобусе. Толкотня цветных. Ребенок, которого я держал на коленях, куда-то пропал; я крикнул: «Эрнстель», и тут услыхал вдалеке его голос.

Чтение среди прочего: Ханс Вахенхузен, «От первого до пос леднего выстрела». Воспоминания о войне 1870-71 годов.

Настроение жителей Берлина, когда под вечер на стенах были расклеены объявления: «Франция объявила Пруссии войну».

«Впечатление было сильным; мы оказались перед фактом, лежащим перед нами в ужасной темноте. Все были в высшей степени возбуждения, но ни одного громкого возгласа слышно не было».

Большая разница с настроением перед Первой, но весьма похоже на настроение перед Второй мировой войной.

ЦЮРИХ, 16 МАРТА 1968 ГОДА