Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

За столом гость, который, видимо для консультации, пришел из ботанического сада. Он рассказал об одной змее, которую он держал для наблюдения и которая однажды сбежала из клетки. Ее долго и безуспешно искали. В комнате стоял олеандр; она, тесно прижавшись, устроилась на одной из ветвей, которая была точно такого же цвета, что и змея. «Voyez comme il est mechant!»[1003] И произнесено это было совершенно наивно. Месье Фурни француз; поскольку он родился здесь, у него марокканское гражданство. Он, кажется, живет совершенно безмятежно, как и Амио. У французов много областей, в которых они господствовали — территориально, правда, ими потерянных, но пропитанных их культурой.

Поздно вечером обход вокруг фонарей перед бунгало. Каждое путешествие ведет через различные пласты: через города и страны, гостеприимные дома, древности, а также через области личной склонности — как, например, вид Carabus[1004]. В Пьемонте это был Olympiae, в аэропорту Касабланки Reichei[1005] под куском гофрированного картона, старый знакомый еще с 9 декабря 1936 года, которого я теперь снова встретил. Здесь есть Stenocephalus[1006], узкоголов, насельник Сусы. Своим названием он обязан острому хоботку; с его помощью он впрыскивает желудочный сок в домики улиток, которыми и питается. Так они одновременно перевариваются и сжижаются — гениальная композиция.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 18 ДЕКАБРЯ 1969 ГОДА

«Дорогой Мартин, Лизелотта сообщила мне о твоих звонках. Я еще не поблагодарил тебя за твое последнее письмо и различные документы по истории твоего дома, которые у меня, пожалуй, не будут лежать без дела. Осознавая это и будучи уверенным в моем участии, ты, пожалуй, и переслал мне их.

Меня особенно тронуло прощальное письмо твоей матери; оно еще раз доказало мне, что человек становится великим, когда к нему подступают последние вещи. Для меня это письмо — ключевой камень в monumentis germanicis. Началось волчье время — кто знает, сколько оно продолжится.

Мы были в Агадире и еще застали там прекрасные теплые дни. Теперь накопилось много работы. Я посылаю тебе "Federbiille"[1007], маленькое издание, которое я посвятил Мартину Хайдеггеру к его восьмидесятилетию. В нем излагаются преимущественно приключения одного жителя Нижней Саксонии, который оказался в швабском языковом пространстве. Возможно, кое-что в нем напомнит тебе о твоем времени в Заульгау[1008]».

1970

ВИЛЬФЛИНГЕН, 21 АПРЕЛЯ 1970 ГОДА

Посадил бобы[1009], из-за суровой весны поздно. В первый раз между ними настурцию[1010]. По мнению Ренаты Клетт, она оберегает от вшей[1011].

ВИЛЬФЛИНГЕН, 9 МАЯ 1970 ГОДА

В саду. Царский рябчик[1012] — шмели залетают в них снизу, словно под балдахины. Синева Bauernbiible[1013], в Хеги[1014] это название отсутствует; мне кажется, что окраска цветка напоминает блузу извозчика. Посадил клубни георгин. От искусственных сортов устаешь так же, как от моды; я возвращаюсь к старому крестьянскому георгину.

ГРАН-КАНАРИЯ, 29 МАЯ 1970 ГОДА

Опыт и жизнь друг с другом недостаточно согласованы. Нам приходится покидать игровой стол, когда мы, наконец, узнали правила.

Телесная одежда снашивается, когда мы только начинаем хорошо чувствовать себя в духовной. Но теперь, значит, настала пора уходить.

Утешительными поэтому были всегда системы, в соответствии с которыми меняется только этаж. Вот мы созрели для перестановки, для подъема в более высокий класс; этого достаточно. Жить важно теперь не дольше, а иначе, более духовно, вероятно, божественней. Время сворачивается как парус в полдневный штиль; оно становится разменной монетой при большом переходе.

Действительно ли нам важно на ней наживаться? Тогда нужно получать моральный доход со слова. Счет в любом случае сходится, сколь бы много или мало мы ни заказали. На небесах все размещается в небесном порядке.

Автомобили разрушают города; пребывание в них превращается в ад — шум, газы, угроза смерти. Тот, кого не переехали, погибает медленно. Даже удаленные острова перенасыщены. На побережьях отели возвышаются не по отдельности, а цепочками. Они похожи друг на друга вплоть до замочных скважин; их модель где-то в Нью - Йорке или Токио. Приходится считаться с постоянно нарастающим числом путешествующих, соответственно, должен увеличиваться персонал. На островах возникнет даже нехватка воды. Суетливость периода грюндерства. Что происходит при ограничениях, экономическом кризисе, войне? Процесс невозможно повернуть вспять. Пустая гостиница скоро превращается в руины; из официанта никогда больше не получится пастух. Возникают призрачные ландшафты.