Семейная хроника

Раза два я заходила к Некрасовым. На фоне старшей сестры Екатерины Дмитриевны — разговорчивой, веселой и даже несколько разбитной — средняя сестра Лидия казалась особенно строгой и сдержанной. Она в то время училась в Медицинском институте и, как и я, только что перенесла сыпной тиф. Все сестры Некрасовы были высоки, стройны, младшая же, Елена, которую я видела лишь мельком, к тому же очень красива.

Проведя несколько дней в Москве, я вернулась в Козельск и с тревогой стала ждать событий. И вот в конце апреля или начале мая совершилось самое неожиданное, самое невероятное из событий — в 7 часов утра в дверь нашей с Димой комнаты постучал Борис, измученный, усталый, в фуражке железнодорожника.

Приехав на рассвете со стороны Горбачева, он вышел на главную улицу Козельска, встретил священника, идущего к ранней обедне, и спросил обо мне. Тот ответил, что такая особа имеется и живет в доме Косниковых. Туда Борис и направился.

Только хорошо помня обстановку и настроения весны 1920 года, можно понять, какому риску подвергал себя Борис, возвращаясь к нам, и какое мужество надо было иметь, чтобы не пойти по линии наименьшего сопротивления: сесть в Новороссийске на пароход и уехать за границу. Для этого были все возможности. Знаю, что в момент эвакуации Борис держал себя доблестно, погрузил на пароход всех друзей, а сам остался на родной земле. Его понятия в этом отношении были четко сформулированы: впереди всего шли обязательства перед родиной. Когда эти обязательства в той форме, как он их понимал, отпали, на первое место стали обязательства перед семьей. Может быть, за такой образ мыслей судьба его и хранила. Путь до Козельска, несмотря на страшные моменты, он совершил благополучно, а затем, направившись в Калугу, сразу поступил в Управление Сызрано-Вяземской железной дороги, где только что открылась новая «агрономическая» служба; требовались люди, знакомые с сельским хозяйством и, главным образом, хорошие организаторы. Борис был как раз и тем и другим.

Бабушка Аксакова за время его отсутствия умерла. Дом на Нижней Садовой был национализирован, но в нижнем этаже хозяевам оставили одну комнату, где жили тетя Оля и тетя Саша, с восторгом встретившие племянника. В верхнем (деревянном) этаже поместилось какое-то учреждение. Зимой 1919–1920 годов в этом учреждении возник пожар. Уцелел только нижний, каменный этаж. Спалив половину дома, учреждение не стало заниматься ремонтом и уехало. Вот на этом «прогорелом верху», без окон и дверей, и жил Борис лето 1920 года, пока осенью не нашел квартиру из двух комнат на той же Садовой улице, совсем близко от берега Оки.

Косниковскую квартиру мы решили до поры до времени не ликвидировать, и поэтому зиму 1920–1921 годов мы с Димой провели в путешествиях между Козельском и Калугой, совершаемых иногда по железной дороге, иногда на лошадях. Воспоминания о калужском периоде моей жизни составят содержание следующей главы.

Приложение к главе «В Козельске»

Тут мне следует упомянуть об одном из весьма странных с точки зрения обычной логики явлений, каких было очень много в первые годы революции.

Начиная с 90-х годов прошлого века, в Оптину пустынь приезжал и даже подолгу там живал Сергей Александрович Нилус, автор книги о таинственных «протоколах сионских мудрецов». Впервые эти протоколы были опубликованы Нилусом в 1902 году. Книга, снабженная предисловием, называлась «Великое в малом».

В 1911 году Нилус ее переиздал под заглавием «Близ есть, при дверях». Целью автора было предупредить христианский мир о надвигающейся «еврейской опасности». По его словам, в Базеле (Швейцария) в конце XIX века состоялся таинственный съезд сионских мудрецов. На этом съезде были выработаны протоколы — дьявольский и тщательно продуманный план порабощения «гоев».

Самым слабым местом книги Нилуса являлась версия о том, каким образом эти протоколы попали в руки автора. В этой версии было много неубедительных мест, однако своей таинственностью, изображением масонских знаков, изречениями из Апокалипсиса книга производила сильное впечатление на простых людей и, несмотря на опасность ее хранения, с жадностью читалась и передавалась. Люди находили аналогию между планами протоколов и действительностью. Наибольшее впечатление производил протокол: «Для того, чтобы противящиеся нам не имели в глазах населения ореола геройства, мы будем их смешивать с уголовными преступниками».

В том, что книга Нилуса была издана в 1911 году, конечно, ничего нет странного. Странное заключалось в том, что в 1919 году, когда в наших краях при обнаружении книги расстреливали на месте, сам автор благополучно жил около станции Линовицы у бывшего обер-прокурора Синода князя Жевахова и переписывался с Екатериной Александровной. Впоследствии он переехал в Троице-Сергиеву лавру, где, как я слышала, мирно умер в конце 20-х годов.

В Калуге