Семейная хроника

У нашего калужского архиерея, преосвященного Феофана, имевшего репутацию аскета и подвижника, прислуживали мальчики более благовоспитанные. Это были Борис Столпаков и Лева Волков. Им было лет по 14–15, и на их облике сказывались детские годы, проведенные в Петрограде. Леву я знала мало, но упоминание о Борисе Столпакове, который за годы моего пребывания в Калуге превратился в юношу с красивым, несколько холодным лицом чисто «арийского» типа[96], служит толчком для введения в мое повествование новых лиц.

На берегу Оки, в пределах Тарусского уезда, находилось небольшое имение Трубецкое, принадлежавшее семье Суворовых. Братья были военными и служили в Петербурге (старший Андрей Николаевич, как оказалось, часто танцевал с Наточкой Штер на петербургских балах). Сестра Екатерина Николаевна, высокая блондинка, немного напоминающая императрицу Александру Федоровну, окончила Смольный институт и осталась в девицах. Сестра Софья Николаевна, темноглазая, хорошенькая и веселая, вышла замуж за бывшего лицеиста Столпакова (мужчину довольно красивого, но, по словам моего отца, очень недалекого), который перед революцией занимал пост одесского градоначальника.

У Софьи Николаевны было пятеро сыновей, из которых второй — Борис — совсем не походил на черноглазых «итальянистых» братьев. С малых лет его взяла на воспитание незамужняя тетя Тата (Екатерина Николаевна), посвятившая ему всю свою жизнь, в результате чего Борис был воспитан значительно лучше, чем его братья.

Летом 1918 года Софья Николаевна с мальчиками приехала в Трубецкое. Случилось так, что сначала она была отрезана от Одессы фронтами Гражданской войны, потом ее выселили из Трубецкого и она очутилась в Калуге с четырьмя молодцами от 16 до 7 лет, и без всяких средств к существованию. Позднее Софья Николаевна узнала, что ее муж умер в эмиграции.

Когда я с ней познакомилась, она жила в довольно большой, пустой и неприветливой комнате, напротив бывшего женского монастыря. Немногочисленные золотые вещи быстро таяли, и, ложась спать, никто из семейства Столпаковых не знал, что они будут есть завтра. Такое положение не было удивительным для первых лет революции, интерес представляло другое — взаимоотношения между матерью и сыновьями. Если обычно на долю матерей выпадают заботы о хлебе насущном, которые к тому же в конце концов мало ценятся, то в данном случае было наоборот. Софью Николаевну часто можно было застать лежащей на кровати с французским романом в руках, в то время, как Алеша стирал белье, Миша мыл пол, а Коля силками ловил голубей, ощипывал их, жарил и на тарелке преподносил матери. И все это делалось по собственному почину, не из-под палки; мать не теряла своего обаяния, и между членами семьи сохранялся полный мир.

Когда из голодного Петрограда приехала Екатерина Николаевна с Борисом, своей подругой и ее сыном, и все они поселились в том же доме, жизнь Столпаковых приняла несколько более организованный характер. Софья Николаевна с еще большим спокойствием могла ходить по гостям, зная, что ее пять сыновей позаботятся о хозяйстве. (Останавливаюсь столь подробно на Стол-паковых потому, что они еще раз, и очень трагически, появятся на страницах моих воспоминаний, относящихся к 1934 году — то есть двенадцатью годами позднее.)

В один из летних дней мы с Софьей Николаевной предприняли кратковременную поездку в тарусско-алексинские края к сестрам Ртищевым, с которыми она была дружна с ранней юности и о которых я сохранила воспоминания со времен Спешиловки. Татьяна и Елизавета Дмитриевны не могли заставить себя покинуть Жуково. Когда их выселили из дома, они ушли на деревню, где, несмотря на угрозы властей, их приняли с распростертыми объятиями. В описываемое мною время Елизавета Дмитриевна учительствовала в одной из ближайших деревень, а Татьяна Дмитриевна организовала на антресолях своего бывшего полуразрушенного дома метеорологическую станцию и жила в каморке под крышей рядом со своими приборами. Тут же поблизости находился и их верный друг Митя Гомулецкий (которому в то время было уже сильно за сорок). Он поступил на должность сборщика страховых или каких-то иных взносов, только чтобы не покидать сестер и родных мест.

Доехав поездом до станции Средняя, мы с Софьей Николаевной пешком прошли 10 верст, отделяющих Жуково от железной дороги, были встречены весьма приветливо, накормлены жареной свининой, напоены морковным чаем с картофельными лепешками и уложены спать на антресолях. Часа через два я проснулась от звуков музыки, доносившейся с нижнего этажа. Спустившись по лестнице, я тихо вошла в пустынную, залитую лунным светом залу. Зимой в этом помещении находилась школа, но теперь парты были вынесены и стоял один рояль. За ним сидела Татьяна Дмитриевна и играла Бетховена. Никто и никогда не мог заставить ее играть при людях, несмотря на то, что она экстерном окончила Московскую консерваторию — это была одна из ее небольших странностей. Стоя в углу, куда не падал лунный свет, я слушала, смотрела и думала: «Вот это надо обязательно запомнить!»

Так жили в деревне.