Семейная кухня

Она отпустила курицу, и эта безголовая тушка затрусила по двору, быстро перебирая ногами, как будто пританцовывая.

– А-а-а-а! – заорала я что есть мочи. Перепугалась страшно.

– Что ты орешь?

– Почему курица без головы бегает? – кричала я на всю деревню.

– Далеко не убежит, – ответила спокойно бабушка. – Сейчас ее ощипывать будешь.

Запах свежеошпаренной курицы я помню до сих пор. Я сидела со старым полотенцем и мертвой мокрой курицей на коленях и выдергивала по перышку, обливаясь слезами.

– Кто так ощипывает? – учила меня бабушка. – Бери всей ладонью, а не двумя пальцами. Смотри. – Двумя захватами она выдернула половину перьев.

Так я и сидела, вся в соплях, слезах, облепленная перьями, а бабушка рассказывала мне про осколочные ранения, контузии, партизан и землянки, отчего я рыдала пуще прежнего.

Когда бабушка выпотрошила курицу и показала мне желудок, сердце, печень, которые сложила на отдельную тарелку, я была уже в полуобморочном состоянии.

– Ладно, все. Есть будешь? – пожалела меня бабушка.

– НЕТ! – закричала я. – Больше никогда есть не буду!

– Правильно, – спокойно заметила она. – Когда сам готовишь, есть почему-то не хочется.

– А почему про человека говорят, что у него куриные мозги? – спросила я на следующий день, когда бабушка сварила нашу курицу и пыталась заманить меня ножкой. Я сидела за столом сцепив зубы.

– А вот почему, – обрадовалась бабушка. – Она сбегала на кухню, принесла уже сваренную на бульон куриную голову и показала мне. Потом разбила куриный череп ножом и продемонстрировала крохотное ядрышко. – Вот, это и есть куриный мозг. Хочешь попробовать?

– НЕТ!

– Зря. Очень вкусно, между прочим. Только мало. – Она разбила ядрышко, поднесла к губам и, причмокивая, высосала содержимое. – Когда соседи барана будут резать, пойдешь смотреть и помогать. В жизни всякое бывает. Не знаешь, что пригодится. Вот на войне случай был, свинью нужно было зарезать… – начала рассказывать бабушка.

– Бабушка!!! – взмолилась я, потому что тут же представила себе, как бабушка режет свинью.

– Да, с воображением у тебя все в порядке, – прокомментировала бабушка. – А вот с нервишками плохо.

Молодильные яблоки

Назавтра мы с Фатимкой сидели на крыше ее дома и караулили пастилу. Я, правда, не знаю, как это правильно называется – абрикосовое или сливовое пюре раскатывают тонким слоем на больших противнях и выкладывают сушиться на солнце, а потом скручивают в рулоны, как бумагу. Невероятно вкусно.

Мы полезли на крышу, чтобы проверить – засохла пастила или нет. А заодно повыковыривать прилипших к ней насекомых.

– Скучно, – сказала Фатимка, доставая толстую муху из середины пастилы.

– Да, не весело, – согласилась я.

– Яблок хочется, – проговорила Фатимка.

– Ага. Только они еще зеленые.

– Вот их и хочется. С солью!

Я раскрыла рот, чтобы ответить, но ответить было нечего. Я – столичная штучка – не знала, что можно есть зеленые яблоки, и тем более с солью. Фатимка, которая была моим проводником по миру деревенских вкусностей, хмыкнула и чуть не опрокинула противень.

– Надо Жорика позвать, – сказала она.

– Он еще в гипсе, – ответила я.

– Тогда всех остальных.

– А куда пойдем?

– К Варжетхан. У нее самая вкусная яблоня.

Я выпучила глаза. Варжетхан, закадычную бабушкину подругу, я побаивалась. Она ведь была гадалкой и все про всех знала.

– Я боюсь, – призналась я.

– Нас много будет. Она тебя не заметит. Иди за солью, а я за ребятами.

Я сбегала домой, отсыпала в носовой платок крупной соли и побежала на место встречи – к школе.

Фатимка собрала там уже целую банду.

Яблоня Варжетхан росла в ее дворе, прямо под окнами. Старая гадалка любила под ней сидеть на низеньком раскладном стульчике, опершись подбородком с жиденькой бороденкой (да, у нее были не только усы, но и борода) на деревянную клюку. В это время двор замирал, и даже мухи старались облетать гадалку стороной, врезаясь в липучие ленты, развешанные перед дверью. Почему именно эта, самая обычная, яблоня, считалась «самой вкусной» я не знаю. Фатимка говорила, что Варжетхан подсыпает в землю специальное зелье.

На самом деле к яблокам в деревне относились равнодушно. Если за обобранную черешню дети могли и крапивой по попе получить – ягоды возили продавать на рынок, то яблоки шли или на корм козам (мы собирали падалицу в большие тачки), или на сухофрукты. И только Варжетхан бдительно охраняла свою яблоню.

Даже издалека зеленые плоды обещали быть сочными, крупными, с прозрачной тонкой кожицей. Фатимка говорила, что это какой-то уникальный сорт яблок, которых в деревне больше ни у кого нет, возможно, они даже молодильные, как в сказке, поэтому Варжетхан их и стережет.

– А ты думаешь, сколько ей лет? – спрашивала меня свистящим шепотом Фатимка.

– Не знаю, столько же, сколько моей бабушке, – отвечала я.

– Нет! Ей лет двести! Или сто пятьдесят! – шептала Фатимка. – Она яблоко съест и помолодеет.

– Не очень-то она молодеет, – сомневалась я.

– Это она специально. Чтобы внимания не привлекать.