Семейная кухня

Все выдохнули. Мы еще раз спели про баб, Фатимка сыграла пьесу, держа аккордеон на плотно сдвинутых коленях, я бодренько сбацала «К Элизе» Бетховена. Под конец учительница по осетинской гармошке незапланированно сыграла народный танец, а Елена Павловна станцевала. Только моя бабушка, нашедшая дома второй лист письма под копиркой, помятую газету на столе и догадавшаяся, кто все это устроил, сидела в первом ряду и держалась за медаль, которая висела как раз под грудью, со стороны сердца.

– Ну, я вам устрою, – прошептала она одними губами нам с Фатимкой.

Концерт благополучно закончился, и все пошли в фойе. Алан Альбертович, сняв наконец галстук, галантно предлагал присесть Елене Павловне. Тетя Роза быстро налила мужу коньяк. Почти все взрослое население села сидело за богато накрытым столом и праздновало не пойми что.

– Жаль, что гости не приехали, – сказала Елена Павловна. – Дети так готовились!

– Хорошо, что не приехали, – вздрогнул Алан Альбертович. – Когда еще так посидим спокойно? Надо детям конфеты раздать.

Елена Павловна быстро собрала детей и отдала пакет карамелек. Мы с Фатимкой специально сделали вид, что карамелек не хотим, но бабушка нас все равно увидела.

– Идите сюда, – грозно позвала она.

Мы подошли.

– Вы чего добивались? – спросила бабушка.

– Первое апреля хотели отметить, – признались мы.

– А при чем тут лимонад?

– Это Маша придумала, – тут же сдала меня Фатимка. Я больно наступила ей за это на ногу.

– А тебе зачем лимонад понадобился?

– Не знаю… Оно само как-то написалось. Праздник отметить.

– Хорошо, сейчас отметите.

Бабушка сгребла несколько бутылок ситро, стоящих на столе и налила нам в стаканы.

– Пейте, – велела она.

Мы обрадовались и выпили залпом. Бабушка налила еще. Мы выпили. На четвертом стакане мы обе уже молили о пощаде.

– Бабушка, больше не могу. В туалет очень хочется.

Фатимка рыгала газиками в подтверждение моих слов.

– Пейте, засранки. – Бабушка налила еще по стакану. – Вы у меня первое апреля на всю жизнь запомните, а заодно отучитесь такие шутки шутить.

– Мария, что там девочки? – спросила тетя Роза.

– Ситро просят, – ответила ей бабушка.

– Ну, пусть пьют. Пейте, девочки. – Тетя Роза передала на наш край стола еще несколько бутылок.

– Бабушка, мы больше никогда так не будем делать, – обещали мы с Фатимкой после каждого глотка. – И ситро больше никогда не попросим.

– Все, марш домой, – велела бабушка.

Домой мы не добежали. Сидели под кустом со спущенными штанами. Фатимка все время икала.

– Никогда в жизни больше не буду пить ситро. Ненавижу, – проговорила моя подружка.

– Надо было что-нибудь другое написать, – сказала я.

– Не надо, – ответила Фатимка и громко икнула.

Да, мы с ней больше никогда не пили ситро.

Чужая кухня

Когда я стала подрастать, мама все реже отправляла меня к бабушке. Говорила, что бабушка уже старенькая, сердце больное и ей будет со мной тяжело. На самом деле мама боялась, что моя детская восторженность, мой идеальный детский мир, с тутовником, Фатимкой, пирогами и курицей, в один момент может рухнуть. Я услышу то, что не предназначено для детских ушей, пойму, что не все живут счастливо. Она боялась, что я узнаю, почему тридцатилетние женщины превращаются в старух от тяжелой работы, почему некоторые девушки бросаются в Терек, боясь гнева отцов и братьев. Почему многие сбегают из дома и о них никто никогда не вспоминает, как будто их и не было. Она меня защищала, оберегала. Хотела, чтобы в моей памяти осталось только кизиловое варенье, добрая Варжетхан, любящая и уважаемая в селе бабушка, открытые для меня настежь ворота соседей и всепоглощающая, абсолютная любовь, которой окружили меня там и которую не могла дать мне мама при всем желании. Но я ныла и канючила. Я хотела уехать туда, где всегда тепло и солнечно. Где вкусно и весело. Где можно с утра до позднего вечера бегать по двору в старых сандалиях и смотреть на звездное небо, которое висит низко-низко – руку протянешь и дотронешься.

Мне было уже лет девять, и я, конечно, многое понимала. Но не так, как думала мама, – все еще по-детски. Я уже точно знала, что если ты заговоришь с мальчиком, то об этом будет знать вся деревня и придется выходить за него замуж. Знала, что если мальчик мне разонравится, я все равно не смогу вернуться домой. Что меня могут украсть в другое село, и тогда тоже нельзя будет вернуться домой. А еще я знала, что обязательно должна родить мальчика, непременно мальчика, потому что если девочку, то это будет очень плохо.

Жизнь с мамой в Москве и жизнь с бабушкой в селе никогда не пересекались в моей голове. Здесь было одно, там – совсем другое. И там мне нравилось больше. Каждый день что-нибудь происходило, то, что завораживало, пугало и притягивало.

На нашу улицу переехала семья. Они жили почти напротив и первое время сторонились соседей, хотя мы с Фатимкой подглядывали в щели ворот и по поручению Фатимкиной мамы приносили им пироги и звали их в гости.