Семейная тайна

Однажды в детстве, играя во дворе, она как-то перевернула трухлявую корягу и увидела копошащихся под ней белых личинок. Она несколько минут стояла, оцепенев, не в силах отвести от них взгляд, чувствуя только, как по спине, вдоль позвоночника, бегут мурашки, на шее поднимаются дыбом тонкие волоски, к горлу приливает тошнота, а в груди холодит скользкое чувство омерзения.

Вот и сейчас Ася ощущала что-то подобное.

Разница была лишь в том, что тогда, в детстве, она бросилась к отцу, скучавшему на скамейке, захлебываясь всхлипами, указала трясущимся пальчиком на корягу, и тот, посмеиваясь, покровительственно приобнимая ее за плечи, подцепил корягу двумя пальцами и вышвырнул ее прочь за ограду, а личинки смыл водой из шланга. Теперь же ей не у кого было искать помощи и защиты от этого охватившего ее ощущения, будто она задыхается от столкновения с мировой мерзостью.

Она бросилась прочь из комнаты, повалив на ходу стул. Он грохнулся спинкой об пол – и, словно в ответ, снова загремел гром над крышей дома.

Ася и сама не поняла, почему, выскочив из-за обеденного стола, влетела именно в комнату деда.

Алексей Михайлович, все такой же недвижимый, с отливающими голубоватой бледностью запавшими щеками, лежал на кровати. В тишине, нарушаемой лишь отголосками спора из столовой, мерно попискивали многочисленные медицинские приборы.

Окно в комнате было приоткрыто – в начале грозы про него все забыли, и на подоконник натекла целая лужа воды. В ней мерно кружил занесенный ветром темно-розовый лепесток от одного из бабкиных – пионов…

Вся дрожа, Ася подошла к кровати, опустилась на колени и приподняла с матраса тяжелую жилистую руку старика. Бескровно-бледную, перевитую набрякшими голубоватыми венами. Кожа кисти была сухая и прохладная.

– Дедушка, – хрипло прошептала Ася. – Что же это, дедушка? Как им… Как они так могут, дедушка? Ублюдки! Стервятники…

Она всматривалась в каменно-спокойное лицо Алексея Михайловича. Высокий открытый лоб, запавшие щеки, крупный нос, седые усы, властный тяжелый подбородок.

Как бы ей хотелось, чтобы эти потемневшие сомкнутые веки вдруг дрогнули, приоткрылись и дед глянул на нее своими пронзительными глазами!

Ася прижалась к сухой холодной руке щекой и продолжала сдавленно говорить, обжигая бледную кожу прерывистым дыханием:

– Дедушка, это что, все взрослые такие? И я такой стану? Я не хочу… У меня ведь получится, правда? Ведь ты же не такой… Ты – прямой и честный… А я похожа на тебя. Ведь правда же, похожа?

Какой-то из приборов, укрепленных у изголовья, вдруг запищал немного по-другому.

Ася испуганно вздрогнула, перевела на него взгляд, непонимающе всматриваясь в бегущий на табло график. Потом снова посмотрела на деда. Воронцов лежал все так же недвижимо. В комнате ничего не из-менилось.

Наверно, скакнуло давление или что-нибудь подобное, потому и отреагировал прибор.

Ася выпустила руку деда, поднялась на ноги, склонилась над кроватью и быстро прижалась к щеке старика горячими искусанными губами.

– Дедушка, я не пойду туда, к ним. Ты же не рассердишься, правда?

Она быстро метнулась к приоткрытому окну и дернула створку на себя. Дождь все еще беспощадно колотил по земле, траве и листьям.

На Асю пахнуло ароматом влажного сада – земли, свежей зелени и цветов. Вдруг показалось, что именно там, под дождем, ей удастся смыть с себя эту приставшую к коже, словно мазут, липкую гадость, эту душащую ее брезгливую ненависть.

Девушка влезла босыми ногами на подоконник и спрыгнула в сад.

Ее угораздило приземлиться прямо в бабкину клумбу с пионами. Лохматые встрепанные от дождя розовые соцветия стеганули ее по лицу, по рукам. Ноги тут же облепили влажные комья земли. Запах тут стоял просто одуряющий – приторный, забивающий нос и рот своей сладостью.

Ася, отплевываясь от дождевых струй, выбралась из клумбы. Она вся уже вымокла, волосы прилипли к голове, майка и шорты пристали к телу. Ее лихорадило – то ли еще не отступила истерика, то ли слишком холодными были струи дождя…

От земли влажно поднимался пар, частые капли выбивали дробь по розовым лепесткам. Выбравшись из клумбы, благоухая, словно парфюмерный магазин, Ася столкнулась с Камилем. Тощий загорелый мальчишка в одних только мокрых шортах окинул ее заинтересованным взглядом, потом взглянул на разоренную клумбу и заржал, обнажив щербатые зубы.

– Ну, теперь тебя бабка взгреет, – заверил он.

– Да пошел ты!

Ася щелкнула пальцами по мокрой мальчишеской голове, увернулась от ответного тычка и, шлепая босыми ногами по мокрой земле, побежала прочь из сада.

От свежего воздуха ей стало чуть легче, но темная муть все еще сидела внутри, не желая смываться окончательно. Ася не понимала, как от нее избавиться, только чувствовала, что нужно что-то сделать с собой, как-то отмыться, очиститься от всего, что против воли захлестнуло ее во время этого проклятого обеда!

Она бежала вперед, сама не понимая – куда, лишь с наслаждением подставляя лицо струям и ветру. Босые пятки разъезжались на раскисшей земле, в ступни впивались еловые иголки и песчинки, но Ася не обращала на это внимания.