Семейное дело

Эта резкость не удивила Георгия. К любой оплошности сына отец был не просто нетерпим: с первоначальной резкости обычно начинался долгий разговор, правда уже более спокойный, чем вначале.

Так и сейчас — отец позвал Георгия в мастерскую. Это была сараюшка позади дома, хорошо оборудованная, и здесь всегда легко и сладко пахло смолой, стружкой — как в лесу. Доски стояли в углу торчком. Отец начал перебирать их, Георгий стоял за его спиной.

— И вот еще что запомни, — говорил отец, — как ты к людям, так и они к тебе, а не наоборот. Есть такие, которые сначала к себе особого отношения требуют. А ты их опереди! Ты им сначала свое отношение дай, чтобы они за тобой пошли. Ты, брат, верховодить-то любишь, я знаю!

— Комсомолец все-таки, — сказал Георгий.

— Правильно, — кивнул отец, вытаскивая понравившуюся ему доску. Сейчас он совершал две работы, но вторая была как бы между прочим; главным все-таки был этот разговор. — Комсомолец. А самое трудное знаешь что? Вот и не знаешь.

— Самое трудное — дяде Грише работу сдавать, — усмехнулся Георгий.

Дядя Гриша Конторин был мастером в ремесленном училище.

— А почему? — оживился отец. — Да потому, что он из вас, пацанов, настоящих людей делает. По легким дорожкам и ходить легко, только куда такие заведут. А ты по самой трудной ходи, чтобы она тебе никогда легкой не казалась.

Он никогда не говорил: «Вот я, например» или «Вот в наше время», — но Георгий и без этого знал, что отец и в гражданскую успел повоевать, и ранен был под Царицыном, и в тифе валялся, и голодал, и работать было нелегко на развалившемся, словно богом забытом заводе. Все это отец любил вспоминать в другое время, когда на праздники собирались его дружки, такие же рабочие, выпивали, пели и вспоминали двадцатые годы, не чета нынешним. «А что такое осьмушка — знаешь? — вдруг спрашивал Георгия кто-нибудь из отцовских дружков. — То-то же, что не знаешь. И не знай никогда!»

Но всякий раз в таких разговорах с отцом для Георгия как бы пробивалась одна мысль, которую отец не мог высказать ясно и коротко: отдавай людям больше, чем они дают тебе. Георгий не знал, что отец нет-нет да и заглядывал к своему старому знакомому, Григорию Конторину, — вроде бы так, по пути, а на самом деле узнать о сыне, и был очень доволен, когда Конторин говорил своим сиплым голосом: «Ничего, ничего, будет работать, и человек ничего, ей-ей, ничего! Ребятам, которые поплоше, спуску не дает по своей линии, по комсомольской то есть. Сначала критикует, ну а потом, глядишь, и на кулачках».

В ремесленном училище Георгию было нелегко, здесь собрались ребята из области, вольница — и дрались, и воровали, и не всяк понимал, что от него требуется, и знаний было на грош; у некоторых еще было переданное от старших презрение к самому слову «комсомол», и ему, комсомольскому вожаку, доставалось от них. Конторин, сказав отцу про «кулачки», скрыл от него случай, когда после бурного собрания один парень подошел к Георгию и, достав складной нож, замахнулся. Руку с ножом перехватили другие, парня повалили, связали да так, связанного, и доставили в пикет милиции. Оттуда его прямехенько переправили в колонию для трудновоспитуемых.

Среди множества людей, таких же, как он сам, первым другом для Георгия был Володька Силин. Все-таки они сызмала были вместе…

Первая размолвка случилась тогда, когда Георгий поступил в ремесленное. Это была и не размолвка даже; оказалось, что они по-разному смотрят на жизнь. Георгий тянул Володьку с собой, вдвоем все веселее, вдруг Володька сказал:

— Тебе надо — ты и иди. А у меня, брат, другие планы: я учиться хочу.

— Учиться всюду можно.

— Нет, не всюду.

Володька замер, в нем словно бы происходила какая-то приятная ему работа — он мечтал, и лицо у него тоже стало отрешенным. Он весь был там, в будущем, куда охотно готов был пустить друга, но только на время — поглядеть, потому что это будущее принадлежало лишь ему одному.

— Ты думаешь, почему я отличник? Отца или мать боюсь? Я сам хочу все знать — понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь! Мне в любой науке до самого корешка хочется докопаться. А тебе вот — железки стругать — большого ума не надо.

Георгий вспыхнул. В семье шесть человек все-таки, он старший… К тому же ничего зазорного нет в том, что он станет токарем, как отец.

— Просто у тебя нет цели, — сказал Володька.