Читаем Семейное дело полностью

— Зачем же вы отделяете себя от всех нас? Мы, что же, глухие, слепые, бездушные, а? Ведь вы, сколько я понимаю, тоже достаточно молчали, Сережа? Или в лучшем случае отделывались шуточками? Чего же молчите-то? Не хотите делить с нами свою вину, что плохо знаем друг друга?

Рогову он позвонил уже из своего кабинета по обкомовской вертушке. Подошел помощник Рогова, сказал: «Георгий Петрович занят, позвоните позже». Нечаев ждал, сидел и думал, что он скажет Рогову. Нет, никакой драки не было — была заслуженная, по его мнению, пощечина, а вот все остальное… Я скажу, что в Уставе нашей партии есть пункт шестнадцатый. Вот этот: «Если за время прохождения кандидатского стажа кандидат не проявил себя и по своим личным качествам не может быть принят в члены КПСС, то партийная организация выносит решение об отказе ему…» Воол так и сказал сегодня: «Я буду настаивать на отказе, Андрей Георгиевич. — Помолчал и добавил: — Готов, как говорится, нести наказание сам». И еще я могу напомнить сегодня Рогову тот день почти годовой давности, когда секретарь обкома приехал на завод и, постояв возле обелиска в честь павших ополченцев, среди которых был и его отец, обернулся и сказал мне и Званцеву: «Знаете, как меня отец учил? Не суди о людях только по тому, как они дело делают, а суди по тому, что в них есть». Да, как правильно, только всегда ли мы хорошо помним об этом?

27

Из письма Андрея Боброва Александру Будиловскому:

…Все, о чем ты рассказал мне в своем последнем письме, с такими очень хорошими подробностями, все-таки самая обыкновенная история, в которой еще нет конца. Я не знаю, как сложится дальше судьба С. Н. Ильина и О. Мысловой, и мне остается лишь пожелать им счастья. За твоего друга и за тебя я спокоен. Но меня волнует Коптюгов: такие люди никогда не понимают, что с ними случается, — они становятся еще более изворотливыми и настойчивыми.

Скорее всего (так мне, во всяком случае, кажется), он уедет, чтобы все начать на новом месте, среди людей, которые не знают его. Найдет себе нового Генку и — прости! — может быть, и нового Будиловского, и нового замотанного начальника цеха, и подслеповатого начальника участка, и… Горько, конечно, что это есть, но это есть. И честное слово, стоит побороться, чтоб этого не было…

А вот то, что ты пришел на партбюро и сам высказался по поводу Коптюгова, — на это нужно было мужество, и, если ты уже нашел его в себе, никогда не теряй, потому что именую оно помогало и помогает нам жить в этом нелегком, перепутанном, не всегда понятном и не всегда открытом мире. Я обнимаю тебя.

И, когда ты сядешь за свою первую в жизни книгу, вспомни тех людей, с которыми свела тебя судьба, возьми от них доброе и осуди в них худое.

Осуди, чтобы помочь другим живущим рядом с тобой людям лучше увидеть и понять, что им мешает жить на этой все-таки бесконечно прекрасной земле.


1974—1979

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза