Семейное дело

— Мы связаны обязательствами с заказчиками. Сход с печей у нас пока хороший и, я думаю, долго будет таким же… Остановить цех на реконструкцию — значит лишить заказчиков поставок. Нам это и не позволят, и не простят. Весной у меня был разговор с секретарем обкома. Он прямо сказал, чтобы мы не рассчитывали на металл со стороны. Что ж, самих себя оставить без металла прикажете?

— Я предлагаю реконструкцию в две очереди, — сказал Заостровцев. — Конечно, придется побегать по министерству, не без этого. Но без поковок мы не останемся.

— Ну, хватит, Виталий Евгеньевич, — перебил его Силин. — Если вам обязательно хочется бегать — бегайте в трусиках по утрам, сейчас это модно… У вас все?

Он снова пододвинул папку — на этот раз к Заостровцеву. Жест был короткий и решительный. Силин подумал, что потом, когда-нибудь он все-таки попросит у него эту папку, но сейчас о реконструкции не должно идти и речи.

Заостровцев взял папку и положил ее на колени. Лицо у него было по-прежнему спокойным и бледным — пожалуй, чересчур спокойным и слишком бледным, — но всем своим видом он словно бы говорил: хорошо, пусть будет так, я не желаю спорить с вами, тем более ссориться. И Силин сразу же успокоился, даже внутренне улыбнулся: все правильно. Заостровцев не дурак, понимает, что против меня подниматься бесполезно. Это было именно то, чего всегда хотелось Силину и чего он добивался от всех, с кем ему приходилось работать.

Но Заостровцев прав, и, если не заняться термо-прессовым, когда-нибудь цех может крупно подвести весь завод. Силина успокаивало лишь это «когда-нибудь». До этого еще далекого «когда-нибудь» вполне достаточно времени. Вот тогда и пригодится папка Заостровцева. Наверно, обо всем этом можно да и надо было бы сказать спокойней.

— И давайте раз навсегда договоримся на будущее, Виталий Евгеньевич, — уже мягче сказал он, — не занимайтесь самодеятельностью, пожалуйста. Действительно, у нас хватает неотложных дел, чтобы мы могли позволить себе роскошь, заглядывать в неопределенное будущее.

Заостровцев промолчал. Ну вот и хорошо, что промолчал. Силин поймал себя на том, что ему захотелось похлопать главного инженера по плечу: молодец, паинька…

А Заостровцев, который действительно решил не спорить с директором (в конце концов, Силин все равно настоит на своем!), сидел и думал: «Неужели он не понимает, что, если не заняться термо-прессовым, когда-нибудь цех может подвести весь завод? Или его успокаивает это далекое «когда-нибудь»? Нет, конечно, дело не в этом…»

Заостровцев знал Силина давно и не раз убеждался, что тот умеет работать не просто много, а напористо, с размахом. Так было всегда, и вдруг что-то начало в Силине меняться. Заостровцев не сразу заметил эту перемену.

«То, что директор озабочен планом, — это понятно, — думал Заостровцев. — План идет туго, и для Силина это совершенно непривычное положение. Боится пошатнуться? План, только план, все остальное потом… Сейчас он сможет взлететь лишь с выпуском турбины. Тогда он снова будет на коне. Я плохо рассчитал и пришел не вовремя».

— А теперь, как говорили древние, вернемся к нашим баранам, — сказал Силин, садясь за свой стол. — Что с двигателем? Вы не забыли?

Он знал, что Заостровцев ничего не забывает. Недели две назад Силин распорядился найти двигатель для разгонно-балансировочной установки. Тот, который у них был, не годился, а без такого двигателя невозможно провести испытания турбины. Меж тем время поджимало, еще недели две — и будет просто зарез.

Заостровцев холодно поглядел на него через толстые стекла очков и ответил так же холодно: двигатели есть на заводе электрооборудования в… (он назвал город). Он уже звонил туда, разговаривал со своим коллегой, главным инженером. Да, у них эта продукция не имянниковая, стало быть вполне можно провести через отдел материально-технического снабжения министерства фондовый наряд и получить двигатель.

— Когда? — усмехнулся Силин. — До испытаний осталось всего ничего, а если я пошлю в Москву даже самого Бревдо, пройдет месяц. — Он опять начал раздражаться. — Не слишком ли поздно вы сообщили мне о негодности нашего двигателя, Виталий Евгеньевич?

— Месяц — вполне допустимый срок, — сухо сказал Заостровцев и поджал губы.

Ничего, словно бы хотел сказать он, ты давай чехвость меня, я как-нибудь переживу. Силина же бесило то, что вот еще одно узкое место, а винить и наказывать некого. Месяц! Он не мог и двух недель дать, а Заостровцев с олимпийским спокойствием говорит — месяц! Хорошо еще, выяснил, где есть эти двигатели, все остальное уже не дело главного инженера — вернее, его дело, но тут надо браться самому, потому что месяц Заостровцева обернется месяцем нервотрепки.

Когда Заостровцев ушел, он сразу же записал на листке бумаги параметры двигателя, название города и, нажав кнопку, сказал в микрофон: «Бревдо ко мне». Сейчас Серафима Константиновна вызовет Бревдо, и все будет сделано. Бревдо — человек, для которого не существует невозможного.

Как и Серафима Константиновна, Бревдо был тоже его открытием, его находкой.