Семейные ценности (СИ)

Но рациональное мышление подсказывает, что лучше не усугублять ситуацию, иначе продолжения скандала не миновать.

Ксавье не спешит начинать диалог.

Опять упрямится.

Она машинально моргает.

Один раз, а затем и второй.

— Я не стану извиняться за лазанью, — твёрдо заявляет Уэнсдэй после непродолжительного молчания. — Тебе повезло, что это был не нож.

— О, да я счастливчик, — иронично отзывается Торп, выразительно вскидывая брови. — Может, стоит купить лотерейный билет?

— Не паясничай и не перебивай. Но… — ей приходится выдержать ещё одну томительную паузу, чтобы подобрать подходящие слова. Увы, дипломатия никогда не была её сильной стороной. — … я сожалею, что была резкой.

— Продолжай, — Ксавье склоняет голову набок, с интересом наблюдая за её жалкими потугами выжать из себя примирительную речь.

— Но ты сам виноват.

— У тебя очень… своеобразная манера извиняться, — усмешка на его губах становится чуть шире, и у Аддамс создаётся впечатление, что чертов Торп испытывает мстительное удовлетворение от её замешательства.

— И я в любом случае приму непосредственное участие в расследовании, нравится тебе это или нет, — последнюю фразу она выпаливает на одном дыхании, желая поскорее покончить с выяснением отношений.

— Я знаю, Уэнс… — он наконец становится предельно серьёзным. Опускает ноги на пол, сцепляет пальцы рук в замок и смотрит прямо ей в глаза. Так пристально, что становится дискомфортно. — Прости, я там наговорил всякого… Я не должен был. Это было ошибкой.

— Chi non fa, non falla,{?}[Цитата из поэмы Джованни Пескаторе. Дословный перевод: кто ничего не делает, не ошибается. Итальянский аналог нашей фразы, мол не ошибается только тот, кто ничего не делает.]— Уэнсдэй деланно-небрежно пожимает плечами, стараясь придать своему лицу привычное равнодушное выражение. Выходит не слишком удачно. Она снова непроизвольно моргает.

— Ты тоже не перебивай, пожалуйста. И нельзя ли использовать английский в таких важных разговорах? — Ксавье сокрушенно вздыхает. — В общем, я просто хотел сказать… Я волнуюсь за тебя. За вас обоих. Но я слишком хорошо понимаю, что значит быть женатым на Уэнсдэй Аддамс. Ты ведь в любом случае сделаешь то, что хочешь, и мои слова тебе не указ…

— Рада, что мы понимаем друг друга, — она уверенно вскидывает голову.

— Но я очень прошу тебя… Будь благоразумна. Не забывай, что теперь ты носишь под сердцем нашего ребёнка.

— Не под сердцем, а…

— Прекрати, — Торп выставляет ладонь прямо перед собой в предостерегающем жесте. — Ты прекрасно понимаешь, о чём речь. Я не переживу, если с вами что-то случится… Пообещай, что будешь предельно осторожна и не полезешь в самое пекло.

Вновь повисает молчание.

Уэнсдэй переминается с ноги на ногу.

Затем принимается сосредоточенно комкать кружево по краю пижамных шорт.

И лишь спустя несколько минут коротко, но уверенно кивает.

— Пообещай вслух, — с нажимом повторяет Ксавье.

— Обещаю, — ей удаётся произнести это дурацкое слово почти без сарказма.

Выдохнув с заметным облегчением, он откидывается на спинку дивана. Уэнсдэй с трудом подавляет настойчивое желание закатить глаза — чертов Торп прекрасно знает, что она всегда остаётся верна данному слову, и временами не стесняется этим манипулировать.

Но он прав. Как всегда прав.

И пусть Аддамс находит его извечное благоразумие чудовищно скучным, отрицать его правоту бессмысленно. Крохотное скопление клеток внутри её тела, комбинация двух наборов ДНК, их… ребёнок — крайне уязвимое существо.

И она обязана его оберегать.

Отныне и до конца жизни.

Уэнсдэй машинально кладёт руку на пока ещё плоский живот и вдруг замечает, что на губах Ксавье расцветает сияющая улыбка — ах да, она ведь впервые сделала этот неосознанный жест при нём. Такой простой, совершенно механический… и явно свойственный всем матерям под влиянием первобытных инстинктов.

— Иди ко мне, — шепчет Торп, взирая на неё с выражением блаженного восторга.

Но его глуповато-счастливый вид совсем не вызывает раздражения. Даже наоборот.

Вряд ли ей удастся стать образцовой матерью, как Энид или Мортиша… Но Ксавье однозначно будет прекрасным отцом. И не только потому, что слишком хорошо знает, каково это — расти рядом с холодным равнодушным родителем.

Просто в его сердце всегда было невыносимо много нерастраченной любви. Для неё самой такое количество всегда было… чрезмерным.

Но для их будущего ребёнка это однозначно станет лучшим исходом из всех возможных.

Аддамс в несколько шагов пересекает расстояние между ними и, забравшись с ногами на диван, кладёт голову ему на колени.

— Тебе не холодно? — Ксавье тут же тянется за аккуратно сложенным пледом и набрасывает плотную мягкую ткань на её обнаженные плечи.

Вопрос — формальность.

Ей практически никогда не бывает холодно.

А вот тепло бывает — особенно в те самые моменты, когда он бережно укрывает её пледом и заправляет за ухо смоляную прядь.

Уэнсдэй расслабленно прикрывает глаза, чувствуя, как его пальцы невесомо скользят вдоль линии позвоночника.

Поднимаются выше, поглаживая лопатки.

И плавно опускаются почти до самой поясницы.