Семейный архив

— До каких пор?.. — говорил я. — Или здесь, в обкоме, так любят и лелеют этого злодея, что ждут — не дождутся его воскресения?.. Или нашим вождям областного масштаба хочется и сейчас, после XX и XXII съездов, превратить наш город в филиал Карлага? Это как понимать — как противопоставление собственной просталинской позиции решениям партсъездов?..

Зал, вначале оглушенный, почувствовал себя раскованным и аплодировал с бешеным напором каждой моей фразе. Партайгеноссе то бледнели, то каменели ничего не выражавшими лицами. Прозвенел колокольчик председательствующего. Я попросил еще пару минут. «Дать!» — ревел зал.

— Не знаю, — сказал я, — мне думается, все работники обкома, от первого секретаря до инструктора, имеют неплохие квартиры.. Конечно, все они их заслужили неусыпнными стараниями на благо народа... Но в 30 километрах от города, в Актасе, живет человек, 10 лет спавший на лагерных нарах. У него туберкулез. У него до ареста — он жил в Ленинграде — было издано много книг, он мог бы, живя в Караганде, передать свой опыт хотя бы в малой мере местным литераторам... Но он не интересует обком. Сталин перед входом — вот на чем сосредоточено внимание обкома!..

Когда аплодисменты стихли, а я сошел с трибуны, поднялся первый секретарь и спросил имя, фамилию писателя, о котором я говорил. И пообещал «решить вопрос»... Я ему не поверил. Но через несколько дней, по пути к своему отделению Союза писателей, переходя в утренних сумерках площадь, я увидел в центре цветочной клумбы пустой постамент... А еще через несколько дней Зуеву-Ордынцу предложили на выбор две квартиры — в центре, на Бульваре Мира.

Все-таки времена менялись, черт возьми!

ВРЕМЯ НАДЕЖДЫ, ВЕРЫ И ОТЧАЯНИЯ,

хотелось бы мне прибавить. Была Венгрия... Была история с Пастернаком... Было — в 1959 году — так называемое «восстание в Темир-Тау», куда самолетами перебросили целый полк из какого-то, чуть ли не алма-атинского гарнизона. Все это были явления не одного порядка, но для нас, при нашем отношении к власти, они выстраивались в один ряд. Собравшись в отделении СП, вместе с Николаем Алексеевичем Пичугиным, старейшим нашим литератором из Харькова, это было еще до переезда Зуева-Ордынца, мы без всяких размышлений отстаивали Пастернака, издевались над его «изобличителями». В Темир-Тау юные энтузиасты вроде Сани Авербуха жили в дырявых палатках, получали за работу гроши, да и на них в пустых магазинах купить было нечего. Мы с Берденниковым и Бродским провели на Казахстанской Магнитке несколько дней, видели, как там живут, известие о восстании (подогретом, что правда, то правда, в какой-то мере «уголовными элементами») нас не удивило...

Главной моей радостью в то время было рождение нашей дочки Маринки... Нелегко досталась она жене, долго пролежавшей в больнице «на сохранении», потом из-за мастита потерявшей много крови, под вопросом находилась ее жизнь... И однако Маринка родилась. Мне хотелось, чтобы радость мою разделили другие люди. Я написал в газетной статейке, посвященной Октябрьским праздникам, шел 1960 год:

«У этого человечка щечки, словно прозрачный, розовый фарфор, глаза поспорят синевой даже с карагандинским небом. Человечку всего шесть месяцев, и его зовут Маринка. В ее коротенькой жизни Октябрь — первый настоящий праздник. Маринке нравится красный цвет. Выглядывая из коляски, она тянет головку на еще не окрепшей шейке туда, к кумачовым полотнищам, что плещутся на ветру. К людям — и так много сегодня на улицах! К мальчонке, который подбежал к ней протягивает половину яблока, пахнущего морозом и летом!

Маринка рада всему — снегу, людям, яблоку. Она улыбается. Она еще ничего не знает о том большом и тревожном мире, который начинается за ее кроваткой, за ее домом...

Ты трудно рождалась, Маринка. Не час и не два, хмуря брови врач держал руку на пульсе твоей матери, и в его лице то угасала, то разгоралась надежда. А мать... Это была самая страшная и самая священная боль на земле, боль, дающая новую жизнь.

Я прочитал много чудесных книг, слышал много мудрых слов, но может быть, именно в тот день впервые так ясно и отчетливо понял, как трудно рождается счастье...»

(«Социалистическая Караганда», 6. X. 1960 г.)

Глава восьмая

КТО, ЕСЛИ НЕ ТЫ?..

1. 

После долгих размышлений — армия, Кукисвумчорр, судьбы людей, окружавших меня в Караганде — я выбрал десятилетней давности нашу школьную историю. Надежды на то, что если все-таки мне удастся с нею сладить, роман /а это должен быть роман/ опубликуют, у меня не было никакой. Но получалось, что не я нашел эту тему — она нашла меня...