Семейный архив

Откуда это взялось? — думаю я. — Пусть пока это всего лишь работа любителя, дилетанта, не знающего ни школы, ни ученья у мастеров... Другое интересует меня. Какие нити соединили с Моисеем, Торой, Стеной Плача, Скрипачом, волшебно взлетевшим на крышу и там, посреди неба, наигрывающим свою вечную песенку, — его, Иосифа Суркина, который и всю-то жизнь вспоминал о своем еврействе, может быть, лишь когда заполнял в анкете пятую графу?.. Он и к Библии-то прикоснулся, кажется, только в Вене, по пути в Америку, приняв подарок еврейской общины, с которым не расстается с тех пор... Почему, почему, почему?.. И почему началось для него все с Моисея, с Исхода?.. Не потому ли, что и сам он в свои шестьдесят пять пережил свой собственный Исход из другого Египта?..

Где, когда почувствовал он себя евреем?.. Тогда ли, когда, по пути на фронт, в Киеве узнал — не из газет, а от очевидцев — о Бабьем Яре?.. Или на фронте — на Висле, под Берлином, в Праге — там, куда его, лейтенанта, командира взвода зенитчиков, бросала война и где он заглянул в горящие огнем ненависти глаза злейшего врага еврейства — фашизма?.. Или когда, вернувшись с победой к себе в Киев, узнал вдруг, что евреи теперь числятся на особом счету: не защитники государства и его строители, а — космополиты, продавшие свою родину... Или когда, женившись, уехал с молодой женой Изабеллой в Магадан и там, работая скромным экономистом, снова столкнулся с режимом, загнавшим в лагеря миллионы людей, искалечившим миллионы судеб и евреев, и русских, и кого-кого там только не было... И еврейское, особенно отзывчивое на человеческие страдания сердце отозвалось и на этот раз... Не знаю, не знаю... Но откуда у него, жителя Киева, этот ни с чем не сравнимый, трогательный еврейский колорит?.. Где и что видел он подобное? Может быть, то был его дед, Беня Суркин, огромного роста, сильный, прочно на земле стоящий человек, переживший и погромы, и революцию, и петлюровщину?.. Или поселок, в котором жили одни евреи — и пшеницу сеяли, и сады разводили, и огороды сажали, а маленький Иосиф приезжал туда летом, к бабушке и дедушке — по линии матери — под Кривой Рог?.. В те годы американский «Джойнт» вкладывал значительные средства в организацию еврейских земледельческих поселений на Украине, в Крыму, присылал машины, зерно, породистый скот... Или то был отец Иосифа, человек тихий, самоуглубленный, призванный в армию в начале войны и погибший немного спустя?.. Ах, кто знает, где оно дремлет и когда проснется — наше еврейство?.. Но в какой-то миг оно пробуждается — у одного, когда в лицо ему бросят «Жид!», у другого, когда увидит он полотно Шагала, у третьего, когда он вглядится в знакомые и незнакомые черты на старинных, случайно сохранившихся фотографиях...

И вот Иосиф — здесь, в Америке, у него большая, дружная семья, все работают или учатся, осваивают американскую жизнь. И самая младшая в семье — Эсенька, правнучка, еще недавно только-только научившаяся лепетать по-русски, теперь уже чуть-чуть лепечущая по-английски... Дедушка — нет, прадедушка! — слепил для нее из пластилина собачку, что-то еще... И ощутил, что пальцы его тянутся к глине, что им приятно чувствовать ее податливость и прочность, что она, глина, моментами начинает жить, принимать форму... И руки, пальцы вступают с нею в таинственный, обоюдо-радостный контакт... Она слушается, она поддается, она понимает с полуслова... Как не поймет, может быть, самый близкий друг...

Не за горами день, когда ему стукнет 70. Он лепит. А я, как и многие из тех, кто видел его работы, думаю: откуда что берется?..

В чем загадка искусства, как ее разгадать, объяснить? Впрочем, надо ли разгадывать чудо, без которого нет искусства?..

...Обо всем этом я размышляю, пока жду лифта... Пока иду к двери, за которой... Не знаю, что меня ждет за ней на этот раз. Библейский пророк? Местечковый мудрец? Или наш брат, эмигрант?

Я останавливаюсь у двери, стучу и, услышав негромкое «входите», перешагиваю через порог...

Глава двенадцатая

ПУТЕШЕСТВИЕ В ИЗРАИЛЬ

1

Я говорю: «путешествие», а не просто «поездка»... Это слово — «путешествие» — куда более значительно, торжественно и куда больше соответствует роли, которую сыграл Израиль в моей жизни.

Я писал об Иосифе Суркине, однако теперь тот же вопрос задавал самому себе: когда, с каких пор ощутил я себя евреем?..

Да, меня били мальчишкой, меня оскорбляли словом «жид», и совсем недавно, в связи со статьей Марины Цветаевой я ушел из журнала... Но все это было не то, совсем не то. Меня преследовал «негатив», негативное отношение ко мне как к еврею, что же до «позитива», положительной начинки слова «еврей», то она была чисто теоретической, умозрительной. Все люди — братья, у всех одна праматерь — Ева, один праотец — Адам... И вот...