Семейный портрет в экстерьере (СИ)

Француз грустно улыбнулся и потянулся мимо нее в бардачок, Рей напряглась, но он всего лишь искал солнцезащитные очки, чтобы натянуть их на римский нос с горбинкой. Рей так и не поняла, почему такие носы называют римскими, но это запомнилось ей, когда в юности сам пилот сказал ей об этом, не без гордости в голосе.

И что он собирается делать? Вытряхнет ее из машины и умчится? Нет, Рей не готова была так просто сдаваться, хотя была уверена в том, что это будет самым разумным поступком француза за все то время, что они были знакомы. Самым разумным для него. Для нее… Она не виделась с ним годами, но всегда чувствовала, что он где-то есть. Что он будет оставаться ее другом и боевым товарищем. Но отпустить его сейчас означало потерять навсегда. Отпустить… Как Рудольфа. Как одного из тех людей, которым куда лучше жилось без нее.

Рей с трудом нашла в себе силы, чтобы открыть дверцу машины и выйти, но захлопнув ее, все еще продолжала стоять, нагнувшись, у опущенного стекла.

- Будь счастлива, змейка, - прошептал По, - если это твое счастье. И… - он позволил себе длинную, почти театральную паузу, - позаботься о мальчике. Кайдел очень ошиблась на счет него…

- Кайдел? – растерянно переспросила Рей, но мотор автомобиля уже взревел, и ее обдало горячими парами двигателя и облаком поднятой колесами пыли.

Кайдел?

Рей бросилась следом за автомобилем, но По, даже не смотрел в ее сторону, с ревом выжимая в пол педаль газа. Старенький «альфа-Ромео» огласил тихую округу непривычно истеричным визгом шин.

- Кайдел, - зачем-то повторила Рей, испытывая одновременно и скорбь и негодование на По, похитившего предназначавшуюся ей разгадку очередной тайны.

Женевьева сидела на скалистом утесе и завывала, как белуга. Впрочем, эта фигура речи всегда казалась Рей чрезвычайно странной – однажды она узнала, что белуга – это рыба, а все, что она знала о рыбах, не встречавшись с ними никогда в пустыне, это то, что рыбы всегда молчат. Ну и каковы они на вкус, если перепадала удача полакомиться морепродуктами. Вероятно, для ситуации скорее подходил образ воющей волчицы или взбешенной, больной верблюдицы. В любом случае, Женевьева издавала совершенно жуткие звуки и раскачивалась из стороны в сторону.

Рей тихо присела рядом с дочерью и приобняла девочку за плечи. На удивление, Жени не подняла истерику по поводу того, что мать бесцеремонно нарушила ее личное пространство. Она была занята своей личной драмой, продолжая упрямо горланить на все побережье и заливаясь крупными бусинами слез.

- Боже мой, милая, что стряслось? – не выдержала Рей через какое-то время, когда поняла, что ее барабанные перепонки сейчас попросту лопнут, находясь в опасной близости от источника звука. В действительности, ей и самой хотелось обнимать свои коленки, сидя на колючих зарослях высушенной солнцем травы, и выть.

Женевьева издала еще одну оглушительную, заливистую трель и наконец-то угомонилась. Вселенская скорбь в ее темных глазах быстро сменилась яростью мстительной эринии.

- Андре сказал, что не женится на мне, - заявила она. Рей чуть не подавилась смешком, вспомнив, что обсуждая переживания девочки нужно быть серьезной. Потешаться над ней было бы непедагогично.

- Да, дорогая, - подтвердила она, как могла серьезно, - потому что он женится на Констанс.

- Но Констанс целовалась с другим мужиком, я видела! – принялась горячо спорить девочка.

- Надеюсь, не с твоим отцом, солнышко? – не удержалась Рей. Женевьева сверкнула глазами.

- Нет, - надулась она, - но Андре мне не верит. И он говорит, что я слишком маленькая, чтобы он на мне женился…

- Да, все верно, - апатично кивнула Рей, удивившись тому, насколько у нее отлегло от сердца. Зная очень извращенную логику Бена, она не удивилась бы, если бы он выбрал именно такой извилистый путь для того, чтобы расстроить свадьбу дочери бывшего сослуживца. Отличный же план? И Рей заодно уязвил бы за всех пилотов и рудольфов вместе взятых. Рей разозлилась на себя, потому что опять думала не о том: вместо того, чтобы проявить немного сострадания к дочери, она перекатывала в памяти древнюю измену мужа, произошедшую более двадцати лет назад, когда он, кстати говоря, мужем ее вовсе не был. Ох, чертова Фазма.

- Жени, зачем тебе выходить замуж за Андрея? – осторожно поинтересовалась она. Женевьева деловито отряхнула от колючек подол темно-синего платья. Вообще она любила черный, но с боем согласилась с тем, чтобы на Корфу взять что-то посветлее, чтобы не сгореть заживо на местном солнце. Это удивляло бы Рей, ведь далеко не все дети предпочитают черный другим цветам, если бы не то, кем был ее отец. Спасибо еще шлем себе какой-нибудь жуткий не смастерила, чтобы наводить ужас на своих сверстников.

- Чтобы он увез меня в Россию, - торжественно изрекла Жени, - там вечная зима и можно кататься на медведе. И мы стреляли бы с ним из нагана по «коммунякам».

Блядь.