Семейство Ченчи

Морализировать мой разсказъ незачмъ: онъ ясно говоритъ самъ за себя, безъ комментаріевъ. Я только снова подчеркну сказанное мною въ начал о темномъ царств и его обманной патріархальности, строенной не на нравственномъ самосознаніи, но на лицемрныхъ вншнихъ отношеніяхъ. Ахъ, не вынести бы соръ изъ избы! что люди скажутъ! ахъ, не принять бы намъ на себя „марали!“ И вотъ — во имя накопленія въ изб кучи вонючаго, заразительнаго сора — нсколько лтъ подрядъ держатъ на свобод злого и вреднаго сумасшедшаго, способнаго и на убійство и на изнасилованіе — на всякую мерзость, какую подскажетъ ему искаженная дятельность больного мозга. Еще боле разительная подробность: держать на свобод — не жаля его, какъ больнаго, но, наоборотъ, считая безобразника за вполн здороваго, въ твердой увренности, что онъ не сумасшедшій, но извергъ по природ. Самодурство домовладыки санкціонировано семейнымъ безмолвнымъ соглашеніемъ, самозащита противъ самодура упразднена и воспрещена. Его пороки, его грязь, расплывающаяся въ семь, не „мараль“, для послдней, но станетъ „маралью“, когда выплыветъ наружу, къ обществу, на его правый и строгій судъ. Пошлая и безнравственная логика! Какимъ язычникомъ надо быть, какого кумира надо создавать изъ молвы двухъ десятковъ злыхъ языковъ, чтобы, избгая ихъ нахальной сплетни, терпть надъ собою иго завдомаго безумца, бшенаго и развратнаго, и трепетавъ не предъ мыслью, что безумецъ этотъ, не дай, Богъ, убьетъ кого-нибудь, или опозоритъ родную дочь, но предъ стыдомъ, какъ бы этого „своего“ безумца не убрали, куда слдуетъ, — въ тюрьму или сумасшедшій домъ!.. Я слышалъ отъ многихъ коммерческихъ людей совершенно серьезный упрекъ потерпвшей: „какъ это она все-таки довела до огласки? Какъ бы нибудь обошлась — смягчить бы, скрыть бы, замять бы. Жаль: хорошая семья — и вдругъ скандалъ!“

Этотъ паническій ужасъ скандала диктуетъ русскимъ людямъ половину мелкихъ и трусливыхъ подлостей, какими полна столичная жизнь. И никогда-то никого-то ни отъ чего-то онъ не спасъ, — даже отъ огласки, противъ которой выставляется панацеею, потому что факты, укрытые отъ суда, слдствія, психіатра и газеты, все же оповщаются городскими слухами, да еще разукрашенные, съ пестрыми прибавленіями и небылицами досужихъ салопницъ. А портилъ и портитъ всегда, всмъ и во всемъ…

Отъ автора. Вскор по напечатаніи этого фельетона изложенное въ немъ дло разобрано московскою судебною палатою, обвинившею преступнаго мужа. Попавъ подъ манифестъ, онъ избавился отъ наказанія, но, какъ лишенный правъ состоянія, потерялъ возможность отнимать у матери дтей, чего доврительница моя только и добивалась.

1911