Семейство Ченчи

Одураченная ловкимъ заговоромъ, женщина стала грозить, шумть — ей засмялись въ лицо и вытолкали ее вонъ.

Она приходила еще и еще: одинъ разъ даже поймала мужа въ ндрахъ его новаго семейства — даже вцпилась въ него руками; на нее набросились всею семьею, оторвали ее отъ мужнина сюртука и вышвырнули на улицу, а мужъ тмъ временемъ улизнулъ, куда глаза глядли.

— Я буду караулъ кричать, стекла бить стану! — грозитъ несчастная, въ безуміи отчаянія.

Ей хладнокровно возражаютъ:

— Ахъ, сдлайте ваше одолженіе! По крайней мр, тогда будетъ улика на лицо, что къ намъ въ домъ ворвалась сумасшедшая и скандалитъ.

Только посл этой долгой, но безполезной погони за украденнымъ сыномъ, пришелъ конецъ долготерпнію бдной женщины. Скрпя сердце, она отреклась отъ мужа и подала прокурору жалобу, обвиняя семейнаго тирана въ безнравственныхъ покушеніяхъ на дочь и въ похищеніи ребенка.

Родитель продолжалъ скрываться и отличаться. Не зная о жалоб, но предполагая, что жена ведетъ противъ него какую-нибудь законную мину, онъ, во избжаніе розысковъ и повстокъ, жилъ непрописаннымъ. Нсколько времени спустя, онъ выкралъ у жены и другого сына — четырехъ-лтняго… Но эта покража оказалась мене удачною: сестренка похищеннаго мальчика выслдила отца до Рязанскаго вокзала и видла, какъ онъ слъ въ дачный поздъ, — значитъ, живетъ гд-нибудь на подмосковной дистанціи. Нашли его близъ полустанка Малаховки: выдаетъ себя за вдовца и жуируеть въ свое удовольствіе. Дтей отдать отказался: закономъ къ тому не обязанъ, — а жены не желаетъ знать.

Моя доврительница, — по собственному ея признанію, отъ всхъ этихъ издвательствъ она была одною ногою въ сумасшедшемъ дом, похала въ Петербургъ и подала на Высочайшее имя прошеніе объ отдльномъ вид и возвращеніи ей дтей. Въ комиссіи прошеній пришли въ ужасъ, прочитавъ мотивировку просьбы; обычно продолжительныя въ такихъ случаяхъ справки на этотъ разъ были наведены съ рдкою быстротою, и черезъ мсяцъ злополучная семья вздохнула свободно, выйдя изъ-подъ кошмара отцовскихъ уродствъ…

Мать получила возможность распорядиться судьбою дтей и воспитывать ихъ прилично, безъ трепета и за ихъ будущее, и за ихъ честь. Добиться такой самостоятельности и законныхъ правъ на самозащиту было единственною цлью моей доврительницы, когда она подавала жалобу. О кар преступнику она не думала. Напротивъ, теперь, когда высшее правосудіе дало ей искомыя права, она взяла на себя новую и не легкую задачу — спасти виновнаго мужа отъ позорнаго наказанія, а семью — отъ „марали“. Съ этою цлью, когда дло разбиралось на суд, и мать, и дочь воспользовались предоставленнымъ имъ правомъ отказаться отъ показанія. Родственники потерпвшихъ давали показанія сдержанныя и осторожно-двусмысленныя. Ни одинъ опасный свидтель не былъ вызванъ. Словомъ, счастливаго психопата вытащили за уши изъ омута т самыя овцы, среди которыхъ онъ всю жизнь былъ волкомъ. Великодушіе, очень дурно понятое и оплаченное: повренный подсудимаго, попросивъ судъ объ удаленіи свидтельницъ изъ залы засданія, безцеремонно облилъ ихъ помоями безпутнйшихъ выдумокъ, натолкованныхъ ему полусумасшедшимъ кліентомъ… Представитель обвинительной власти, усматривая недочеты въ слдствіи, обжаловалъ оправдательный приговоръ, и дло перешло въ судебную палату.

Моя доврительница радовалась, что удалось спасти мужа, пока ей не выяснили послдствій оправданія: мужъ опять получаетъ право на дтей, а она остается посмшищемъ, облитая помоями адвокатскаго краснобайства… За что?

Подъ впечатлніемъ этого удручающаго „за что?“, потерявъ вру въ правосудіе, съ ненавистью къ людямъ, полная слезъ, проклятій, истерическихъ выкриковъ, бродила она по улицамъ, какъ пьяная, не помня себя — и сама не могла мн объяснить толкомъ, какъ зашла она, что повлекло ее къ Толстому, котораго она до тхъ поръ никогда не видала и даже читала мало… И Левъ Николаевичъ разговорилъ ее…

Соображая всю разсказанную мною трагедію, я не полагаю, чтобы въ ея весьма отвратительномъ геро работала исключительно злая воля, какъ думаетъ моя доврительница, настойчиво доказывая, что мужъ ея въ здравомъ разсудк:

— Помилуйте! какой онъ былъ умница въ торговомъ дл!

Воля не столько злая, сколько больная. Очевидно, мы имемъ дло съ рзкимъ типомъ послдовательнаго помшательства: moral insanity, какъ классифицировалъ Маудсли.