Семейство Ченчи

«Дтоубійство по мелочамъ» вызывало рзкія сцены между родителями, кончавшіяся тмъ, что освирплый мужъ колотилъ и жену. Но у жены были защитники — братья, жившіе въ томъ же дом, черезъ лстницу, и ради нихъ семейный палачъ немного сдерживался. Чтобы ускользнуть отъ вмшательства жены и необходимости колотить ее, а потомъ имть непріятныя объясненія съ шурьями, жалкій, одичалый человкъ придумалъ систему келейныхъ наказаній. Запрется въ кабинет и поретъ мальчишку:

— Я съ тебя шкуру спущу, а если крикнешь, спущу и другую, и третью, — не безпокой маму.

Однажды, на шестой день посл родовъ, лежа въ постели, жена слышитъ далекое мычаніе, отчаянное, но ничего общаго не имющее съ человческимъ голосомъ.

— Что это? — въ испуг спрашиваетъ она дочь, сидящую у ея кровати.

— Ничего, мамаша… такъ что-то на улиц…

Но потомъ ей пришлось сознаться:

— Коля принесъ изъ гимназіи двойку, и папаша его третій день поретъ…

Родильница вскочила съ постели и босикомъ побжала выручать сына, забывая, какой опасности себя подвергаетъ… Произошла страшная сцена… Одинъ изъ братьевъ пришелъ на крикъ… И такова сила традиціонной боязни «не пущать на домъ „марали“, что несчастная женщина, въ эту ужасную минуту, напустилась на своего же защитника:

— Зачмъ ты суешься между мужемъ и женою? Столкуемся и сами…

— Помилуй: ты можешь умереть отъ его безобразія.

— Это мое дло.

Послдовала болзнь, жестокая и долгая, какъ вс женскія болзни, изнурительная и ведущая за собою цлый circulus vitiosus нервныхъ разстройствъ, малокровія и другихъ недомоганій. Пошли лекарства, доктора, скитанія по медицинскимъ звздамъ всхъ величинъ… Клейнъ, Шервинскій, Остроумовъ, поздка въ Крымъ, житье въ санитарной колоніи Ограновича… Кажется, за это время доврительница моя сама немножко отстала отъ дтей и, какъ говорится, запустила ихъ…

Отношенія мужа къ жениной семь, къ тестю и шурьямъ были нехороши. Свой магазинъ онъ прикрылъ во время торговой заминки и, продавъ его тестю, самъ пошелъ къ нему же въ приказчики, на трехтысячное жалованье. Сдлка была выгодная, но зять считалъ себя обиженнымъ и въ особенности тмъ, что тесть потребовалъ уплаты по векселю десяти тысячъ, данныхъ имъ на открытіе магазина.

— Папаша, какъ вамъ не стыдно, въ самомъ дл? — набросилась на старика и дочь.

— Не хочешь ли хоть сейчасъ получить отъ меня эти деньги?

— Зачмъ же вы ихъ съ насъ требовали?

— Затмъ, чтобы, когда мужъ тебя броситъ, ты имла свой кусокъ хлба.

Лечилась моя доврительница и въ Крымъ създила на счетъ отца. Мужъ не далъ ни копейки.

Дома продолжалось все то же: глупая скупость и безчеловчное битье смертнымъ боемъ жены, дтей, прислуги. Иногда на безобразника находили какъ будто минуты просвтлнія — и онъ смирялся предъ женою, каялся, что и самъ не знаетъ, какъ это вскипаетъ въ немъ сердце, затихалъ немножко, а затмъ устраивалъ скандалъ, горшій прежняго… Надо замтить, что мы имемъ дло не только не съ пьяницею, но даже съ вовсе непьющимъ человкомъ.

Все это были, однако, цвточки — ягодки ждали впереди.

Распространяться дале о подробностяхъ этого семейнаго ада — трудная по своей щекотливости тема. Достаточно назвать ея послднюю, заключительную точку: супругъ окончательно разнуздался и, посл психопатической скупости и жестокости, впалъ въ психопатическій развратъ — окружный судъ увидлъ его обвиняемымъ въ попыткахъ къ развращенію своей старшей дочери…

Глухая мірская молва обличаетъ гораздо больше половыхъ преступленій, совершающихся въ мирныхъ, повидимому, ндрахъ буржуазныхъ семействъ, чмъ доходитъ ихъ до свта правосудія; а горькій опытъ убждаетъ въ томъ, что мірская молва, въ данномъ случа, рдко сплетничаетъ попусту, видя дымъ тамъ, гд нтъ огня. Укрывателями преступленій являются обыкновенно т самыя лица, которыя больше всего отъ нихъ терпятъ, т.-е. семья преступника. Мотивы укрывательства — стыдъ, что такая гнусная „мараль“ падетъ на домъ; жалость выдать тюрьм и каторг близкаго, родного человка, съ кмъ сживались многими и многими годами, кого привыкли уважать и бояться, кому привыкли повиноваться, человка одного имени и одной крови; наконецъ, — и весьма часто, — паническій страхъ, внушаемый семь самимъ преступникомъ, дянія котораго такъ необычны и ужасны, что семья теряется, съ кмъ она иметъ дло — съ безудержнымъ ли въ разврат деспотомъ, или просто съ сумасшедшимъ. Запуганныя семьи терпятъ безобразія своихъ психопатовъ, не вынося сора изъ избы, предпочитая терпть стыдъ и позоръ дйствительный, но тайный, стыду ложному, но открытому — стыду гласной обороны противъ постыдныхъ посягательствъ ошаллаго эротомана. Грубый и нескладный по форм, но мткій анализъ такого скрытаго въ семь полового преступленія, далъ А. . Писемскій въ драм „Бывые соколы“.