Семейство Майя

Но тут Эга, который доселе хранил молчание и лишь временами, вставив монокль, улыбался баронессе, бурно запротестовал против всех этих миссионерских путешествий по Африке и вторжения в жизнь туземцев… Почему бы не оставить африканцев в покое и не дать им поклоняться их собственным идолам? Кому какой вред, ежели они останутся дикарями? Напротив, в мире тогда уцелела бы хоть какая-то самобытная красота! Мания французского буржуа насадить во всех землях, среди всех народов один и тот же тип цивилизации приведет мир к отвратительному однообразию. Скоро какой-нибудь турист ценой неслыханных жертв приобретет билет в Тунгубуту — и для чего? Чтобы увидеть там негров в цилиндрах, за чтением «Правительственного вестника».

Граф высокомерно улыбнулся. Но славная дона Мария, выйдя из своего рассеянного уныния, заиграла веером и радостно воскликнула, обращаясь к Карлосу:

— Ах этот Эга! Этот Эга! Какое изящество! Какой шик!

Тут Соуза Нето, торжественно положив свой прибор, спросил Эгу сурово:

— Может быть, вы, сеньор, еще и сторонник рабства?

Эга весьма решительно отвечал сеньору Соузе Нето, что да, он — сторонник рабства. Все неудобства жизни начались, по его мнению, с освобождения негров. Всерьез повинуется лишь тот, кто всерьез боится… И потому теперь ни у кого нет хорошо вычищенных ботинок, хорошо приготовленного риса и хорошо вымытой лестницы: ведь по закону нельзя больше черных слуг наказывать плетьми, как прежде… Были лишь две цивилизации, когда человек жил в разумном довольстве: римская цивилизация и особая цивилизация плантаторов Нового Орлеана. Почему? Да потому, что и та и другая зиждилась на безусловном рабстве с правом карать непокорных смертью.

На какой-то момент сеньор Соуза Нето явно опешил. Потом он вытер салфеткой рот, приготовился и в упор посмотрел на Эгу.

— И вы, в вашем возрасте, с вашим умом, вы не верите в прогресс?

— Нет, сеньор.

Граф, приторно улыбаясь, поспешил вмешаться в спор:

— Наш Эга — любитель парадоксов. И в этом ему нет равных…

Гостей обносили jambon aux epinards[98]. Заговорили о мастерах парадоксов. По мнению графа, наиболее блестящими и вычурными — даже чересчур — парадоксами славился Баррос, министр двора…

— Могучий талант, — почтительно пробормотал Соуза Нето.

— Да, и весьма смелый, — отозвался граф.

Но тут же пояснил, что он не имеет в виду его талант депутата и государственного деятеля. Он говорит лишь о таланте светского человека, о его esprit…[99]

— Этой зимой мы слышали от него великолепный парадокс… Да, да, в гостях у сеньоры доны Марии да Кунья… Вы помните, сеньора дона Мария? Ах, эта моя несчастная память! О, Тереза, ты помнишь этот парадокс Барроса? О чем, бишь, он был, бог мой? Необычайно тонкий, во всяком случае… Ах, моя память! Ты не вспомнила, Тереза?

Графиня не помнила. Пока граф лихорадочно перебирал, приложив руку ко лбу, все когда-либо слышанные парадоксы, сеньора в красном вернулась к разговору о неграх и принялась рассказывать о лакеях-неграх и кухарке-негритянке, которые были у ее тетки Вилар… Потом стала жаловаться на нынешних слуг: с тех пор как умерла Жоана, прослужившая в доме пятнадцать лет, она просто не знает, что делать, совсем сбита с толку, и у нее кругом одни неприятности. За полгода сменились четыре служанки! То неряха, то привереда, то распутница! Из груди дамы вырвался жалобный вздох, и, в отчаянии откусив кусочек хлеба, она обратилась к баронессе:

— А твоя Висента все еще у тебя, баронесса?

— А почему бы ей у меня не быть? И она теперь не просто Висента… Не окажет ли сеньора дона Висента милость, — вот так.

Дама в красном посмотрела на баронессу с нескрываемой завистью:

— И это Висента тебя причесывает?

Да, ее причесывает Висента. Увы, она стареет, бедняжка… И всегда была упряма. А теперь и вовсе: желает во что бы то ни стало научиться по-французски. Уже выучила глаголы. Со смеху умрешь, когда она спрягает: j'aime, tu aimes…[100]

— Сеньора баронесса, — вмешался Эга, — начала, как видно, обучение Висенты с самых необходимых глаголов.

Глагол «любить», ответила баронесса, несомненно, самый необходимый. Но Висента уже в таких годах, что вряд ли сможет извлечь из него большую пользу.

Ах! — вдруг закричал граф Гувариньо и едва не уронил прибора. — Я вспомнил!

Он наконец вспомнил великолепный парадокс Барроса. Баррос сказал, что собаки, чем лучше они обучены… Ах нет, не то, не то!

— Ах, моя несчастная память!.. Но я помню, что это было о собаках… Блестящий парадокс, я бы сказал даже — философский!

Разговор перешел на собак, и баронесса вспомнила Томми, борзую графини, и осведомилась о нем. Она так давно его не видела, славного Томми. Графиня отвечала, что не в силах даже вспоминать бедного Томми. У нее сразу в ушах начинает звучать его жалобный визг — ужасно… Они отдали его в ветеринарную больницу, и он там умер…

— Какое изумительное galantine[101], — сказала дона Мария да Кунья, наклоняясь к Карлосу.

— Изумительное…