Семейство Майя

Графиня уязвленным тоном жаловалась, что вот уже дважды Карлос манкировал их свиданиями в доме тетушки и даже не потрудился написать ей хотя бы слово; она не желает сносить подобных оскорблений и настаивает, чтобы «во имя всех принесенных ею ради него жертв» он в воскресенье, в полдень, непременно был на улице Сан-Марсал: они должны объясниться, прежде чем она уедет в Синтру.

— Удобный случай покончить с этим! — воскликнул Эга; вдохнув аромат бумаги, он вернул письмо Карлосу. — Не ходи и не отвечай… Она уедет в Синтру, ты — в Санта-Олавию, вы больше не увидитесь, и ваш роман сам собой придет к концу. Как приходит к концу все великое на нашем свете, вроде Римской империи или Рейна, который испаряется незаметно для глаза…

— Да, я так и сделаю! — сказал Карлос, натягивая перчатки. — Боже, что за докучливая женщина!

— И бессовестная! Называть все это «жертвами»! Затаскивать тебя дважды в неделю в дом к тетке, услаждать себя там всяческими сумасбродствами, пить шампанское, курить пахитоски, подниматься на седьмое небо, предаваясь неистовой страсти, после чего скорбно опускать очи долу и называть все это «жертвами»… Высечь бы ее как следует!

Карлос пожал плечами, выражая покорность судьбе: что поделаешь, если и в графинях, да и в других женщинах, одна лишь глупость и притворство.

— Так что же ты мне хотел сказать?

Эга моментально сделал серьезную мину. Не торопясь достал из папиросницы папиросу и застегнул куртку.

— Ты теперь не видишься с Дамазо?

— Он больше не появляется в «Букетике», — ответил Карлос. — Думаю, что он на меня сердит. Я тоже, когда встречаю его где-нибудь, киваю ему издали по-приятельски — и все.

— А надо бы отделать его тростью. Ибо Дамазо повсюду злословит о тебе и об этой сеньоре, твоей новой знакомой… Тебя он честит «подлецом», а ее и того хуже. И всем твердит, что это он тебя ей представил и ввел тебя к ней в дом, а поскольку этой сеньоре важнее всего деньги, а ты богаче его, то она и променяла его на тебя. Видишь, какая подлость. И обо всем этом он не устает болтать и в Клубе, и в Гаванском Доме со всякими гнусными подробностями и неукоснительно сводит все к деньгам. Ужасно! Надо положить этому конец.

Карлос, сильно побледнев, сказал только:

— Ну, он получит по заслугам.

Он был взбешен. За эти гнусные намеки на «денежный интерес» Карлос готов был предать Дамазо смерти. И, сев в коляску, он едва не повернул лошадей к дому клеветника, чтобы на месте жестоко с ним расправиться.

Но время — было уже почти одиннадцать часов — торопило его ехать в Оливаес. Назавтра, в субботу, в самый прекрасный и торжественный для его сердца день, Мария Эдуарда должна была наконец посетить жилище Крафта, и они условились накануне, что проведут там весь жаркий день, до вечера, одни, без слуг, в уединенном доме, укрытом густыми деревьями. Робея и трепеща, он просил ее об этом; и она согласилась с улыбкой и без тени смущения. Нынче рано утром он отправил туда двоих слуг, чтобы проветрить дом, вытереть пыль, украсить комнаты букетами цветов. И теперь Карлос, подобно жрецу храма, отправлялся туда проверить, достаточно ли пышно убран алтарь его богини… И столь сладостные заботы, столь полное счастье Дамазо марает, омрачая сияние их любви, своими мерзкими сплетнями!

Всю дорогу Карлос не переставал измышлять средства, с помощью которых он намеревался стереть Дамазо с лица земли. Его любовь не сможет обрести покоя, пока этот негодяй порочит ее на всех перекрестках. Клеветника следует подвергнуть такому поруганию и столь прилюдно, чтобы в Лиссабоне никогда больше не увидели его толстощекой, мерзкой рожи… И когда коляска остановилась у ворот фермы, Карлос окончательно решил, что вздует Дамазо как-нибудь посреди Шиадо, вечером, на глазах у всего столичного общества…

Но в Оливаесе Карлос несколько успокоился. Он прохаживался по красивой аллее, обсаженной акацией, и думал, что завтра утром по этой аллее пройдет Мария Эдуарда; он обводил долгим взором приготовленную для нее спальню, где на возвышении стояло пышное ложе под золотым камчатным балдахином, и вправду сверкавшим словно мирской алтарь… Через немногие часы они останутся с ней одни здесь, в этом тихом и никому не ведомом доме; и потом, все лето, их любовь будет укрыта от людских глаз в зеленом деревенском уединении; а через три месяца они будут уже далеко, в Италии, на берегу прозрачного озера, среди цветения Isola Bella…[107] И в сем великолепии грядущих наслаждений ужели мог быть важен какой-то Дамазо, презренный толстяк, с его сплетнями в клубных бильярдных! Подъезжая к улице Святого Франциска, Карлос решил при встречах с Дамазо, как и прежде, слегка ему кивать.