Семейство Майя

— Все зависит от натуры, — отвечал Карлос. — Есть столь ничтожные созданья, для коих звучность эпитета важнее новой теории… Я, видимо, принадлежу к числу подобных монстров.

— Какого черта! Пусть этим занимаются стилисты…

— А что такое стиль? И разве форма не дисциплинирует мысль? В стихах — и ты это хорошо знаешь — нередко именно рифма создает неповторимый образ… И сколько раз усилия, направленные на отделку фразы, приводили к неожиданным и новым поворотам в развитии идеи… Да здравствует прекрасная фраза!

— Сеньор Эга, — доложил Батиста, отдергивая портьеру; в ту же минуту колокольчик возвестил о завтраке.

— А мы тут беседуем о прекрасных фразах, — со смехом начал объяснять Афонсо ворвавшемуся в комнату Эге.

— Что? Какие фразы? О чем? — закричал Эга — он ворвался прямо в пальто с поднятым воротником, небритый и ошеломленно глядел на Афонсо… — О, вы здесь, в этот час, сеньор Афонсо да Майа! Как поживаете? Скажи, Карлос, ты можешь помочь мне в одном затруднении? Не найдется ли у тебя подходящей шпаги?

И поскольку Карлос с изумлением уставился на него, ничего не отвечая, Эга нетерпеливо добавил;

— Да, дружище, мне нужна шпага! Не затем, чтобы драться, я ведь живу в мире со всем миром… А для сегодняшнего бала, к моему маскарадному костюму.

Эта бестия Матос лишь вчера принес ему костюм, и каков же был ужас Эги, когда, примеряя его, он увидел вместо изящной шпаги полицейскую саблю! Эга был готов этой саблей снести мерзавцу голову! Он тут же помчался к дядюшке Абрааму, но у того оказались только шпажонки, что носят при дворе, такие же скверные и ни на что не годные, как и сам двор. Тогда Эга вспомнил о Крафте и его коллекции и поехал к нему, но у Крафта нашлись лишь кривые тяжеленные сабли и устрашающие железные мечи варваров… Ничего подходящего. И вот Эга подумал о старинном оружии, развешанном на стенах в «Букетике».

— У тебя найдется… Мне нужна длинная тонкая шпага с полукруглым витым эфесом и насечкой, а к ней ножны из алого бархата. Но только чтоб эфес не был в виде креста!

Афонсо, по-отечески приняв участие в заботах Джона, вспомнил, что наверху, в коридоре, должны быть испанские шпаги…

— Наверху, в коридоре? — воскликнул Эга, готовый сорваться с места.

Не стоит так спешить, Джону самому до них не добраться. Шпаги не висят на стенах, они вместе с другим оружием до сих пор еще хранятся в ящиках, привезенных из Бенфики.

— Я пойду отыщу их, раз уж тебе так не повезло, несчастный, — сказал Карлос, покорно вставая. — Но имей в виду — они все без ножен.

Эга в унынии задумался. И тогда Афонсо нашел выход.

— Закажи простые ножны из черного бархата; их тебе сделают за час. И пусть на них во всю длину нашьют кружочки из алого бархата…

— Великолепно! — закричал Эга. — Вот что значит прирожденный вкус!

Едва Карлос вышел, Эга вновь ополчился на Maтоса:

— Видели бы вы, сеньор, эту полицейскую саблю! А ведь он одевает наших артистов! Болван! И все у нас так, в нашем нелепом отечестве!..

— Мой милый Эга, не хочешь ли ты возложить на всю Португалию, на государство, в котором семь миллионов душ, ответственность за недомыслие Матоса?

— Именно так, сеньор, — отозвался Эга; засунув руки в карманы пальто, он в нетерпении расхаживал по кабинету, — да, сеньор, именно так. Костюмер прилагает к костюму четырнадцатого века саблю современного полицейского; министр по поводу налогов цитирует «Размышления» Ламартина; а наш брат литератор, самая продувная бестия…

Но тут Эга замолк, увидев шпагу, которую принес Карлос: тонкую и вибрирующую, высокой закалки, с ажурным эфесом и клеймом знаменитого мастера XVI века Франсиско Руя из Толедо.

Эга поспешно завернул ее в газету, отказался от предложенного завтрака, обменялся пылкими shake-hands с дедом и внуком и, сдвинув шляпу на затылок, уже выходил из кабинета, когда его остановил голос Афонсо.

— Послушай, Джон, — сказал старик с улыбкой, — эта шпага — наша семейная реликвия, она всегда служила во имя чести и славы, и я надеюсь… Обращайся с нею как подобает…

Эга вернулся от дверей и воскликнул, прижав к груди шпагу, завернутую в «Коммерческую газету»:

— Я выну ее из ножен лишь для защиты чести и не вложу обратно без славы. Au revoir![55]

— Сколько в нем жизни и юношеского пыла! — пробормотал Афонсо. — Он счастливец — твой Джон!.. Ну, одевайся, сынок, уже звонили к завтраку.

Карлос помедлил еще немного, перечитывая с улыбкой пышное послание Гувариньо; затем велел Батисте подавать ему одеваться, как вдруг внизу, у дверей его отдельного входа, кто-то отчаянно зазвонил в электрический звонок. В передней послышались быстрые шаги, и перед Карлосом предстал Дамазо, запыхавшийся, с вытаращенными глазами и пылающим лицом. И, не дав Карлосу открыть рот, дабы выразить удивление при виде наконец-то объявившегося приятеля, Дамазо закричал, воздевая руки к небу:

— Черт возьми, какое счастье, что ты дома! Поедем со мной, поедем скорее к больной… Я тебе все объясню… Это те самые бразильцы. Но, ради всевышнего, скорее, скорее!

Карлос вскочил, побледнев:

— Она больна?