Пока англичанка все это рассказывала Карлосу, Роза с куклой на руках не сводила с него пристального и словно зачарованного взгляда.
Он время от времени улыбался ей и гладил ее ручку. У ее матери глаза черные, у отца — тоже темные, как гагат, и небольшие; от кого же малышка унаследовала такие красивые, бездонно-синие, с поволокой, глаза?
Его врачебный визит был окончен. Он поднялся и сказал, что пропишет успокоительное. Пока англичанка готовила бумагу и перо, Карлос успел окинуть взглядом комнату. Эту спальню, похожую на спальни всех фешенебельных отелей, отличали неуловимые штрихи изысканности, свидетельствующие о вкусе ее обитательницы и ее привычке к роскоши: на комоде и столе красовались огромные букеты цветов; постельное белье явно было собственное — из тонкого бретонского полотна с кружевами и крупно вышитыми двухцветными монограммами. Кашемировая накидка на кресле прикрывала безвкусную, изрядно выцветшую репсовую обивку.
Оставляя рецепт, Карлос заметил на столе несколько книг в роскошных переплетах: английские романы и стихотворения английских поэтов; здесь же лежала странно несообразная со всем остальным брошюра — «Руководство для толкования снов». На туалете среди щеток из слоновой кости, хрустальных флаконов, черепаховых гребней выделялась своей экстравагантностью огромная пудреница из позолоченного серебра, с великолепным сапфиром, вделанным в крышку и оправленным крошечными бриллиантами, — эта кричащая драгоценность, более уместная в спальне кокотки, вносила какую-то фальшивую ноту своей грубой роскошью.
Прощаясь, Карлос подошел к постели и попросил позволения у Розиклер поцеловать ее: она протянула ему похожие на розовые лепестки губки; однако он не осмелился прикоснуться к ним здесь, на постели ее матери, и лишь слегка коснулся губами ее головки.
— Когда ты опять придешь? — спросила девочка, удерживая его за рукав сюртука.
— Мне не нужно больше приходить, моя дорогая. Ты уже здорова, и Крикри — тоже.
— Но я хочу, чтобы подали мой lunch…[60]
Скажи Саре, что мне уже можно… И Крикри — тоже.— Да, вы обе можете уже чем-нибудь полакомиться…
И Карлос дал гувернантке необходимые рекомендации, а затем, пожав малышке ручку, сказал:
— А теперь прощай, моя прелестная Розиклер, позволь мне один раз так тебя назвать…
И чтобы не обидеть нелюбезностью куклу, Карлос пожал ручку и Крикри.
Этим он, по-видимому, совсем очаровал Розу. Да и англичанка, стоя рядом, улыбалась, отчего на щеках ее играли две ямочки.
Не следует, напомнил ей Карлос, держать малышку в постели и мучить ее излишними предосторожностями…
— Oh, no, sir![61]
А если вдруг снова появятся боли, даже легкие, пусть пошлет за ним…
— Oh, yes, sir![62]
Карлос оставил свою карточку с адресом.
— Oh, thank you, sir![63]
Когда Карлос вернулся в комнату, где он оставил Дамазо, тот, бросив журнал, вскочил с дивана, словно выпущенный из клетки дикий зверь.
— Я думал, ты уже решил остаться там на всю жизнь! Что ты там делал так долго? Черт побери, я чуть не умер с тоски!
Надевая перчатки, Карлос молча улыбался.
— Ну как? Опасности нет?
— Никакой. У нее изумительные глаза! И необыкновенное имя.
— Ах, Розиклер, — пробормотал Дамазо, резким движением хватая шляпу. — Очень смешное имя, не правда ли?
Горничная-француженка вышла проводить их и на прощанье вновь бросила на Карлоса кокетливо-пылкий взгляд. Дамазо настоятельно просил ее передать господам, что он привозил врача и что вечером он заедет еще раз — узнать, понравился ли им Келуш, — si ils avaient aime[64]
Келуш.Проходя мимо портье, он доложил ему, что девочка здорова и все в порядке.
Портье с улыбкой поклонился.
— Отвезти тебя домой? — спросил Дамазо, берясь за дверцу экипажа; в голосе его все еще слышалась досада,
Карлос предпочел пройтись пешком.
— Проводи меня немного, Дамазо, тебе ведь все равно сейчас нечего делать.
Дамазо заколебался было при виде хмурого неба и готовых пролиться дождем облаков. Но Карлос взял его под руку и, ласково подшучивая над ним, увлек за собой,
— А теперь, сердцеед, роковой мужчина, поведай мне о своем романе. Ты проговорился. Я тебя не отпущу. Ты в моей власти. Выкладывай все о своем романе. Мне известно, что все твои романы восхитительны. Я жажду романа!
Мало-помалу улыбка вновь озарила лицо Дамазо, и его толстые щеки запылали от гордости.
— Вся моя жизнь — роман! — проговорил он, лопаясь от тщеславия.
— Вы были в Синтре?..
— Да, но там было не слишком весело… Мой роман — он еще впереди!
Дамазо высвободил руку, сделал знак кучеру следовать за ними и, пока они шли по Атерро, услаждал Карлоса подробностями своего романа.
— Все складывается как нельзя лучше… Муж на днях отправляется по делам в Бразилию. А она остается! Остается одна, с горничной, гувернанткой и малышкой, на два или три месяца! Она мне сказала, что они уже присматривают на это время дом — ей не хочется жить в отеле. А я, их близкий друг, я — единственный, кого она здесь знает, — я буду ей защитой и опорой… Понимаешь теперь?