Семейство Майя

— Ты просто великолепен, — отозвался Карлос из ванной. — Жаль, что все рухнуло… А как была одета она?

— Она должна была быть Маргаритой…

— А он?

— Это животное? Бедуином.

И Эга продолжал стоять перед зеркалом, любуясь своей долговязой фигурой, перьями на шляпе, остроносыми бархатными туфлями и сверкающей шпагой — она приподнимала сзади его плащ, и он ниспадал изящной складкой.

— Все же, — Карлос появился в кабинете, вытирая руки, — ты сам-то понимаешь, что произошло: что он мог наговорить жене и почему решился на такой скандал?

— Ничего я не понимаю, — отвечал Эга, уже заметно успокоившись. — Когда я вышел в гостиную, он был там, одетый бедуином; кроме него был еще господин, одетый медведем, и дама в каком-то непонятном костюме — вроде тирольском… И он сразу же подошел ко мне и громко сказал: «Выйдите вон!» Больше я ничего не знаю… И не могу ничего понять… Эта каналья пронюхал обо всем, но, чтобы не расстроить бала, он ничего не сказал Ракели…

Он вновь воздел руки к небу и пробормотал:

— Ужасно!

Еще раз пробежав по кабинету, Эга, морщась, пожаловался уже другим тоном:

— И какой дрянью Годфруа приклеил мне эти дьявольские брови? Щиплет, мочи нет!

— Да отлепи ты их…

Перед зеркалом Эга заколебался: ему жаль было разрушать свою устрашающую маску Сатаны. Но все же он отлепил брови и снял шляпу с перьями: она была ему мала и давила голову. Карлос посоветовал Эге снять также плащ и шпагу и облачиться в его пальто — ехать к Крафту в таком виде невозможно. Эга еще раз окинул долгим, выразительным взглядом свой плащ, похожий на адское пламя, и с глубоким вздохом начал расстегивать пряжку пояса. Пальто Карлоса оказалось ему слишком широко и длинно: пришлось подвернуть рукава. На голову ему Карлос надел шотландский берет. Обряженный таким образом — в красных дьявольских чулках, видных из-под пальто, и в алом жабо Карла IX, которое выпирало из воротника пальто, в старом берете на затылке, — бедный Эга походил на Сатану-изгнанника и оборванца, нашедшего приют у джентльмена, который, сжалившись над ним, снабдил его старым платьем.

Батиста проводил их со свечой до дверей, храня приличествующее случаю молчание. Эга, спускаясь, пробормотал:

— Худо, Батиста, худо…

Старый слуга лишь пожал плечами в знак того, что все в этом мире худо.

На темной улице лошади понуро мокли под дождем. Однако кучер, услыхав, что ему обещают целый соверен, прикрикнул на них, захлопал кнутом, и старая колымага рванулась с места, грохоча по мостовой и разбрызгивая лужи.

Время от времени им навстречу попадались собственные выезды и в свете уличных фонарей мелькали белые непромокаемые плащи лакеев. И тогда картина бала, в этот час достигшего своего апогея, и Маргарита — ведь она, ни о чем не подозревая, вальсирует в чьих-то объятиях и страстно ждет его появления, — и ужин после танцев, шампанское, блестящие тосты, которые он должен был произнести, — все эти утраченные радости терзали сердце несчастного Эги, срывая с его уст глухие проклятья. Карлос молча курил, вспоминая свой визит в отель «Центральный».

После Санта-Аполонии они выехали на бесконечную, продуваемую резким ветром с реки, проезжую дорогу. Карлос и Эга, забившись в углы кареты, молчали, ежась от холода, проникавшего во все щели. У Карлоса перед глазами вновь и вновь возникал белый бархатный жакет с раскинутыми, словно объятья, рукавами…

Прошло не меньше часа, прежде чем они добрались до Оливаеса; насквозь промокший кучер задергал колокольчик у ворот, и его звон гулко и тревожно разнесся по темному безмолвному селению. Залилась громким лаем собака; где-то вдали другие собаки залаяли ей в ответ; приехавшим пришлось долго дожидаться, пока наконец появился, ворча, заспанный слуга с фонарем. К дому вела аллея, обсаженная акацией; Эга сыпал проклятьями, шлепая по жидкой грязи в своих роскошных бархатных туфлях.

Крафт, удивленный столь поздним вторжением, встретил их в коридоре, облаченный в robe-de-chambre и держа под мышкой «Обозрение Старого и Нового света». Он сразу же понял, что произошла катастрофа. Молча он провел их в кабинет, где жаркое пламя камина бросало веселые отблески на обитые светлым кретоном стены. Карлос и Эга поспешили к огню.

Эга тут же начал свое повествование, которое Крафт слушал молча, не выказывая никаких чувств и не разражаясь восклицаниями; одновременно со свойственной ему методичностью он готовил три порции грога с коньяком и лимоном. Карлос грел у камина ноги; Крафт, выслушав Эгу, тоже устроился в кресле возле камина и закурил трубку.

— Ну и что же ты теперь мне посоветуешь? — закончил Эга, продолжавший стоять, скрестив руки на груди,

— Тебе не остается ничего другого, — отвечал Крафт, — как весь день завтра никуда не выходить и ждать, не пришлет ли он сам к тебе секундантов… Я уверен, что он их не пришлет… А если вы все-таки будете драться, ты должен дать ему себя ранить или убить.

— Совершенно то же самое говорил ему и я, — отозвался Карлос, пробуя грог.