Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

Еще задолго до рождения Андрюшки они уже жили каждый в своей комнате, как чужие или как совсем незнакомые люди. Не здоровались, старались не встречаться ни в умывальной, ни на кухне, ни на улице. Каждый раз утром Валентина прислушивалась, подойдя к дверям своей комнаты, ждала, когда глухо простучат каблуки и, заскрипев, хлопнет входная дверь, и только тогда уходила из дому. Чаще же всего старалась пораньше улизнуть, когда Виктор еще спал. Они знали, что этот сообща нажитый дом заставлял их жить под одной крышей и в таком близком соседстве и что с домом им надо было что-то делать. Нужно было идти к Барсукову. Но как? Вместе или каждому отдельно? И когда идти?

Вчера вечером Виктор постучал в ее дверь и сказал:

— Валентина, открой! Есть дело.

— Что у тебя? Говори, мне слышно.

— Я упросил Барсукова принять нас завтра рано утром.

— Что мы ему скажем?

— Так, мол, и так, пришли сказать, что горячо любим друг друга.

— Оставь при себе свои глупые шутки.

— Разве не знаешь, о чем нам надо говорить с Барсуковым? Ссуду на дом брал я, она висит на моей шее. Продадим дом, верну ссуду и уеду из станицы. Но для продажи дома требуется твое письменное согласие… как жены.

— Я согласна на все.

— Вот об этом и скажешь Барсукову.

— Скажу… Я тоже здесь не останусь.

— Твое дело. — Виктор усмехнулся. — Можешь, задрав юбчонку, помчаться за Ивановым трактором.

— Дурак!

— Не ново, уже слыхал… Так ты не опоздай к Барсукову. Или тебя разбудить?

Она не ответила. Виктор потоптался у дверей, кашлянул и ушел. А Валентина повалилась на стол и заплакала. Она готова была идти или к Барсукову, или к кому-то еще, соглашалась на все, лишь бы скорее кончились ее мучения. Для себя она твердо решила: вернется к родителям и к сыну. Уже было подано заявление об уходе с работы. Об Иване она думала часто с тревогой на сердце, а встречаться с ним не хотела. С того времени, как он уехал, оставив ее в Предгорной, она ни разу его не видела. Как-то он, прикинувшись больным, пришел в поликлинику, и она, сухо глядя в его виноватые и такие милые ее сердцу глаза, сказала, что часы приема окончены, и захлопнула дверь. Теперь Валентина думала о том, как ее жизнь устроится в Предгорной. В душе она радовалась, что наконец-то уедет из Холмогорской, оставит и Виктора, и Ивана, все забудет и начнет новую жизнь. Завтра она скажет о своем решении — нет, не Ивану и не Виктору, им-то зачем знать об этом, а Барсукову, — и ей хотелось спокойно, без слез, обдумать, что и как она будет говорить. В голову же набивались мысли совсем о другом. Шмыгая носом, она разделась, забралась под одеяло, уткнула мокрое лицо в подушку и притихла. В доме копнилась тишина, четко, торопливо выстукивали настольные часики. Луна заглядывала в окно и своим печальным светом навевала грусть. На улице совсем близко звонкий девичий голос подпевал, под гармонь страдания. «Наверное, влюбленная и счастливая». Валентине хотелось представить себе лицо этой девушки, мысленно поговорить с нею, а в голове свое: «Как и когда случилось с нами это несчастье? И почему мы стали мужем и женой? Это что, судьба или ошибка?» Память опять, в который уже раз, печатала картинки того горестного дня… Она, студентка-выпускница и уже жена Виктора Овчинникова, тоже студента-выпускника другого, сельскохозяйственного, института, условились с ним по телефону, что в воскресенье приедет к нему в общежитие, познакомится с его товарищами, а потом они отправятся в кино, и, как на беду, из-за трамвая опоздала. Виктор встретил ее суровым, негодующим взглядом.

— Где пропадала?

— Что случилось? И почему так смотришь?

— Случилось то, что с ума можно сойти. — Он помог ей снять короткое легкое пальтишко с узкой полоской кроличьего меха на воротнике. — Ну, побыстрее, побыстрее, а то мои хлопцы скоро вернутся. Веришь, я еле-еле упросил их освободить комнату.

Горячо дыша, он обнял ее и хотел было увести к кровати. Покраснев, она отскочила, толкнув его кулаками в грудь.

— Виктор, ты что? Здесь? В своем уме?

— Валя, Валюша, умоляю…

— Не смей подходить!

— А я подойду, непременно подойду. Ты же моя жена!

— Пойдем в кино. Слышишь?

— Ничего я не слышу и ничего не понимаю! Ну чего упираешься, Валюша? Что же тут такого…

— Подумал ли ты обо мне… Как же можно… Пойми, Виктор, тут нельзя, не могу…

— Какая совестливая! Зачем же замуж выходила?

— Эх, какой же ты!..

Она не успела досказать. Скривившись, как от страшной боли, Виктор ладонью, не размахивая, ударил ее по щеке. Валентина качнулась, чуть было не повалилась на стол, по иссиня-белым ее щекам покатились крупные слезы. Она схватила свое пальтишко и выскочила на улицу. Он бежал следом, звал ее, умолял остановиться, а она, не оглядываясь, ускоряла бег… «Вот в тот день и пришло начало конца, — думала она, натягивая на голову одеяло, чтобы не слышать счастливого голоса подпевавшей под гармонь девушки. — Потом мы помирились, но уже без радости, потом снова ссорились и не замечали, как мы все дальше и дальше уходим друг от друга»…