Семеро братьев

Ю х а н и. Дорого нам обойдется это уважение. Горе нам! Вот он красуется, канторский дом, вот она, поповская роскошь! Все мое нутро, помилуй нас господи, переворачивается, когда я гляжу на это. Что скажешь, Тимо?

Т и м о. Так и воротит.

А а п о. Охотно верю. Но на этом свете не всегда путь усыпан розами.

Ю х а н и. Розами? Разве судьба баловала нас розами?

А а п о. Нам придется проглотить не одну горькую ягодку, брат мой.

Ю х а н и. Горькую ягодку! Неужто мы еще не наглотались их по горло? Ох, бедняга Аапо! Жизнь не в одном котле нас выварила и не один вихрь потрепал наши чубы. И за что? И какая нам от этого выгода? Весь мир — только здоровенная куча навоза, и больше ничего. К черту всех канторов и пасторов, к черту все книжки и школы, и ленсманов{23} с бумагами туда же! Все они — наши мучители. О книжках-то я сказал совсем о других. Я не имел в виду библию, псалтырь и катехизис, а также букварь и «Глас вопиющего в пустыне»{24}, — ох, до чего страшная книга! Но сейчас я не о них. Ох-хо-хо, зачем я только родился на свет божий!

С и м е о н и. Не проклинай дни, дарованные тебе.

Ю х а н и. Ну, зачем я только родился?

Т и м о. Вот и меня бросили в эту земную юдоль. Уж лучше бы мне родиться длинноухим зайчонком под той вот елочкой.

Ю х а н и. А мне вон той белкой, что знай себе посиживает на сосновой веточке, хвост трубой. Ей и горя мало — грызет шишки да греется в моховом гнездышке.

Т и м о. И читать ей не надо.

Ю х а н и. Да, и читать ей не надо.

А а п о. Каждому свое, по воину и меч. Стенания и жалобы тут не помогут. Трудиться надо, дело делать. Вперед, братья мои, только вперед!

Т у о м а с. Вперед, к кантору, пусть бы перед нами разверзлась хоть бездна!

Ю х а н и. О чем задумался, Эро?

Э р о. Думаю идти к кантору в ученье.

Ю х а н и. Гм! Ну что ж, пойдем. О господи! Затяни-ка хоть песню, Тимо! Пой!

Т и м о. Спеть, что ли, о белке в моховой келейке?

Ю х а н и. Давай!

Т и м о.

Сладко спит на ели белка
В моховой своей избушке.
Там ни грозный клык собачий.
Ни охотника ловушки
Не страшны для шубки беличьей.

Мир зеленый, бой звериный

Видит белка под собою.
Высока ее светелка,
И колышет мирно хвою
Ветра легкое дыхание.

Счастлив день и ночь прекрасна

В этой зыбкой колыбели.
Белка слушает, качаясь
На груди у милой ели,
Как звенит лесное ка́нтеле{25}.

У зеленого оконца

Тихо дремлется пушистой.
Ей поют под вечер птицы
И, толпою голосистой,
Провожают в сновидения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Прошло два дня. Братья сидят за столом в людской у кантора и зубрят азбуку, то вслед за самим кантором, то за его восьмилетней дочкой. В руках у них раскрытые буквари, и они в поте лица своего силятся одолеть грамоту. Однако на лавке за столом сидят только пять братьев Юкола. А где же Юхани и Тимо? Вон они стоят — в позорном углу, у самых дверей. Их волосы, по которым совсем недавно прошлась цепкая рука кантора, еще и сейчас торчат взъерошенной щетиной.

Черепашьим шагом продвигается ученье братьев, и даже усердие учителя не в силах ускорить дело — напротив, строгость окончательно убивает в братьях всякую охоту к чтению. Юхани и Тимо едва ли знали что-нибудь, кроме А; остальные, правда, все же шагнули в своих познаниях несколько дальше. Поразительным исключением был Эро, который уже выучил всю азбуку и бойко упражнялся в чтении по складам.

Близился вечер, а у братьев с самого утра не было во рту и маковой росинки. Кантор убедился, что сытое брюхо к ученью глухо, и наложил запрет на их котомки, желая воздействием голода приумножить их рвение к науке. И вот, томясь от голода, Юхани стоял в своем углу и беспрерывно мотал круглой головой, сплевывая на пол и сердито, по-бычьи поглядывая на своего учителя. А стоявший рядом Тимо безмятежно клевал носом, не обращая внимания на мирскую суету. Наконец кантор прервал учение и объявил: «Ну, передохните теперь и поешьте, жеребцы вы дубовые. Жуйте, как козлы в огороде. Но запомните: после этой трапезы вы не получите ни крошки, пока не вдолбите в свои головы азбуку, быки вы твердолобые. Даю час на обед, но за дверь покамест ни шагу. Сдается мне, вам полезно будет посидеть до вечера под арестом, весьма полезно. Ну-ну, раскрывайте пасти, сейчас вам принесут котомки». Сказавши это, кантор вышел, и немного спустя служанка принесла братьям котомки. Дверь, однако, тут же была опять накрепко заперта.

Т и м о. Где моя котомка?

Л а у р и. Вот она, а это моя. Теперь мне хоть камни подавай — все съем.

Ю х а н и. Мы не попробуем даже маленькой крошечки!

Л а у р и. Что? Чтоб теперь да не поесть?

Ю х а н и. Ни крошки!

Л а у р и. Ты прежде море закрой своей ладонью.