Семеро братьев

А теперь я хочу рассказать о старом Матти Труте, единственном друге братьев в этих лесах. Он жил один-одинешенек в маленькой избушке на поросшей кустарником горе, в нескольких тысячах шагов от Импиваары. Матти Трут делал самый мягкий во всем Хяме трут, чему обязан был и данным ему именем, да плел добротные берестовые лапти, и этот промысел вполне обеспечивал его хлебом насущным. Когда-то в молодости он был лихим ямщиком и побывал даже в Похьянмаа, а потом последовал за приходским пастором, переселившимся к самым границам Лапландии. Там Матти провел лето, охотясь на медведей, росомах и журавлей на бескрайних северных болотах. Об этих странствиях ему было что порассказать. Обладая замечательной памятью, он никогда не забывал того, что хоть раз видел или слышал. Он отличался также наблюдательностью и верным глазом. Матти исходил самые глухие леса, и не было еще случая, чтобы он заблудился. Стоило ему хоть раз побывать в каком-нибудь местечке, хотя бы самом отдаленном, и он мог сразу же указать туда дорогу, ни на волосок не ошибившись. Матти обычно вытягивал в нужном направлении свой большой палец, и спорить с ним было тогда бессмысленно, ибо он был непоколебим в своем знании местности. Когда у него спрашивали, например: «Где Вуокатти?» — Матти, ни минуты не мешкая, указывал пальцем на край небосклона и отвечал: «Там, гляди на палец. Как раз там, хоть стреляй. Вот за тем пригорочком церковь Куусамо, а на петушиный шаг вправо проходит просека в Вуокатти». Точно так же, если его спрашивали: «Где бранное поле Поррассалми?» — он опять-таки вытягивал палец и незамедлительно отвечал: «Вон где, гляди на палец. Как раз там, хоть стреляй». Вот какой точный был у старика глаз, и он отлично знал все леса на десятки километров вокруг своего жилища. Он исходил их вдоль и поперек, собирая то наросты на деревьях, то бересту или проверяя силки и ловушки. Порой во время своих странствий он наведывался в избу Импиваара к братьям, для которых это было великой радостью. Разинув рты и навострив уши, они слушали рассказы старика. И вот однажды августовским вечером Матти опять сидел у братьев и рассказывал им о своих охотничьих приключениях в северных краях.

Ю х а н и. Вот как! Ну, а потом что?

М а т т и  Т р у т. Что потом? Забрели мы в одно пустынное место, на этакое топкое болото, и стали пробираться по нему на лыжах. Нашли уйму теплых журавлиных гнезд, перестреляли немало крикливых журавлей. Кошели набили яйцами и пухом, а на плечи взвалили по ноше. А потом мы выпили. Оттуда пошли дальше по топкой илистой трясине, таща на себе журавлей и собак. И не раз случалось, что охотник с повизгивавшей собакой на шее вот-вот был готов провалиться в бездонный омут. Но мы все-таки выбрались снова на сухой пригорок, мокрые как мыши. Устроили ночлег, разожгли большущий костер и сбросили с себя промокшую одежду. Делать нечего — снимай штаны да рубаху, все равно что шкуру с угря, и вешай на веточку, Скоро от одежды повалил пар, в золе зашипели журавлиные яйца, а сами мы, нагишом, закрутились, точно бесы-полуночники, подставляя огню то один бок, та другой. А потом мы выпили. Но как же время проходило? Как провели мы эту майскую ночь? Собаки почему-то раздували ноздри и поглядывали на макушки деревьев. Потом и мы стали посматривать наверх — и что же увидели?

Ю х а н и. Скажите-ка! Пожалуй, маленького медвежонка?

Т и м о. Или самого беса и лешего, я думаю.

М а т т и  Т р у т. Ни того, ни другого. На суку бородатой сухой сосны сидела большущая росомаха. Хейсканен выстрелил по ней, но мимо; Юсси Коротышка выстрелил, но тоже мимо; наконец и я пальнул, да не тут-то было. Росомаха только чуть покачнулась, сердито зарычала и осталась сидеть на суку. Тогда Хейсканен закричал: «Это колдовские козни! Колдовские козни!» — и, вытащив из кармана зуб мертвеца, покусал его немножко, поплевал на пулю и опять загнал ее в ружье. Потом помахал рукой, страшно ворочая глазами, сказал каких-то два-три ужасных слова, бесов сын, и выстрелил. Росомаха свалилась с сосны. Но до смерти ей, чертовке, было еще далеко, и тут-то и началась потеха. Ведь сами мы, совсем голые, даже близко не смели подойти к этой злючке; да и собаки не хотели с ней сходиться и тявкали в сажени от зверя, а он все рычал на них из куста. Ему, видишь ли, все еще помогала нечистая сила. Но Хейсканен снова начал произносить страшные слова да замахал рукой и заворочал глазами. И гляди, как собака теперь бросилась на зверя! Прыгнула, как ракета, и то-то поднялась возня! Боже мой, чего она только не выделывала с бедной росомахой! И так ее и этак, и так и этак! Нет, черт побери, вам еще наверняка никогда не приходилось видеть такой схватки, никогда!

Ю х а н и. Тысяча чертей!

Т и м о. Вот где было бы на что поглядеть!

М а т т и  Т р у т. Да, это была возня, ей-ей!

Т и м о. А потом вы запихали росомаху в мешок?