Семеро братьев

Ю х а н и. Да, но медведь — и человеку, и быку, и всем властям враг. Он, случись ему забрести на землю Виэртолы, не будет мирно пастись и слопает и Виэртолу, и меня самого, и даже Мякеля. А жизнь — ведь она каждому одинаково дорога. Подумайте-ка об этом. Эх, Мякеля, Мякеля! В моей голове немало статей и параграфов, немало крючков и проволочек, и я ими живо заткну глотку Виэртоле. Пока я помалкиваю, но перед судом я кое-что выложу, как того дело потребует — и оно само и все его извилины.

Т и м о. Да, в судебных делах мы не младенцы. Ведь мы же, да сохранит нас господь, были лучшими свидетелями на том страшном заседании, когда разбирался иск Кайсы Койвула о содержании на ребенка. Я еще и сейчас не забыл, как крикнули: «Юхани, сын Юхани, Юкола, и младший брат его Тимотеус!»

Ю х а н и. Помалкивай, Тимо, как крот. Да, Мякеля, вот как обстоят дела, точно так, как я сказал.

М я к е л я. Стало быть, вы даже не намерены по доброй воле возместить убытки Виэртоле?

Ю х а н и. Ни единого гроша, ни единого медного гроша! Мы — за закон и когда-нибудь все равно одержим верх, хоть лопни!

М я к е л я. Но я слышал, вы тут едите мясо, как в большой праздник. Каким это мясом вы объедаетесь, а?

Ю х а н и. Говядиной, говядиной, отменным мясом быков Виэртолы. И вовсе не объедаемся, это не в наших обычаях, а просто едим, не считая, ровно столько, сколько вмещает желудок доброго христианина.

М я к е л я. Стало быть, вы все-таки приложили руку к этому мясу, хотя сами говорили, что вам до него нет дела.

Ю х а н и. Но иначе бы мясо сгнило и распространило бы по всей Суоми язвы и чесотки, струпья и чуму. Но мы то спасли отечество от такой беды. А если вам захочется спросить, почему мы, во избежание кары, не зарыли мясо в землю, — но такое может спросить только страшный дурак, — так если вам все-таки захочется задать этот вопрос, мы ответим так: мы не пожелали брать на себя столь великий грех и лишать наше отечество и власти такой сытной и вкусной пищи, как бычье мясо. Особенно памятуя о том, сколько людей и в этом году вынуждено грызть сосновую кору, точно козы.

М я к е л я. Гм… По правде говоря, вы правильно сделали, прибрав то, что в гордыне отверг Виэртола. Так что с этим вопросом все ясно. Ну, а что касается главного — возмещения убытков, то боюсь, как бы их все-таки не взыскали с вас.

Ю х а н и. Не так-то просто, совсем не просто. Пусть хоть все наше хозяйство до последнего камешка прахом пойдет.

М я к е л я. Я свое дело сделал и высказал мнение о деле. Прощайте!

Ю х а н и. Но выскажите-ка свое мнение и о другом деле. Что там подумывает о нас пастор?

М я к е л я. Слухов-то по белу свету много ходит, но ведь людским пересудам доверять не приходится. Впрочем, одно я вам могу сказать наверняка: пастор имел серьезный разговор о вас с епископом, и тот распорядился скоро прислать к нам в приход пятьдесят казаков.

Ю х а н и. Карасо![14]

М я к е л я. Да, да, пятьдесят конных казаков.

Ю х а н и. Карасо! Не впервые финским парням ломать казачьи пики.

М я к е л я. Дело-то все же неприятное. Но и не столь страшное, как кричат люди. Да и может ли быть такое? «Целую казачью сотню с пиками и плетками»! По-моему, не стоит верить такой чепухе. Человек пятьдесят прибудет, но не больше.

Ю х а н и. Пускай приходят.

М я к е л я. Тебе ли это говорить? Разбойник! Да я готов уплатить хоть пять плооту{78}, только бы избавиться от них, от такого позора. Какая глупость: из-за семерых парней присылать в приход войско! Глупость, глупость! Но так распорядился епископ.

Ю х а н и. Хорошо!

М я к е л я. Плохо, плохо, чертовски плохо. Но прощайте.

Ю х а н и. С богом, Мякеля! И ты, Тааветти Карила, иди себе с богом.

Т у о м а с. Неужто это правда?

Ю х а н и. Вот так дела, братцы! Сорок быков и сто казаков! Укрой меня в свои волны, Ильвесъярви!

А а п о. Что-то мне не верится…

Ю х а н и. Сорок быков и батальон казаков с плетками, свирепыми плетками! Укрой меня в свои синие волны, Ильвесъярви!

А а п о. Да погоди ты вопить, успокойся.

Ю х а н и. Но ты же слышал, что он сказал.

Л а у р и. Он врал. Я по глазам заметил, хотя старик и пытался напустить на себя серьезность. Клянусь, он врал.

А а п о. И вообще этот Мякеля — большой плут. Пусть казаки ловят грабителей из Карьи да разбойников из Нурмиярви, а не честных людей, у которых в церковных книгах нет ни единого темного пятнышка. Но Мякеля — большой плут.

Т у о м а с. И все-таки славный старик.

А а п о. Что правда, то правда — старик славный, прямо сама честность. Но если ему вздумается над тобой подшутить, он так тонко повернет дело, что ты и не заметишь, как забарахтаешься в его сетях. О, будь у него злое сердце и дурной умысел, он бы самого дьявола победил в кознях. Но он никому худого не желает, только добро творит, хотя порой и любит говорить окольными путями. Как ловко выдумал он всю эту историю! Даже я чуть было не струхнул.

Ю х а н и. А я, бедный парень, и впрямь струхнул от россказней этой шельмы. Но теперь-то я вижу, что все это сплошное вранье. Казаков сюда? Еще чего! Ха-ха-ха!