Семеро братьев

Не менее прилежно трудился и Эро, одолевая грамоту, и ученье его подвигалось быстро. В субботу вечером он с пустыми котомками возвращался домой, а в понедельник снова уходил с полным кошелем за спиной, с котомкой на плече и букварем за пазухой. Так прошла осень, на носу была зима. Братья расстались до весны с полями и лугами и поторопились запастись едой на зиму — и для себя и для скотины. Вместе со своими собаками они облазили вдоль и поперек холодные осенние леса, пожиная кровавую жатву. А на берегу болота опять стоял высокий стог сена для старой Валко.

Вот пришла и зима. В сочельник вернулся домой Эро: по мнению яхтфохта, он уже достаточно выучился и мог обучать своих братьев. Удивительно быстро одолел он грамоту. Он бойко читал, а букварь и малый катехизис знал наизусть. И как только минуло рождество, началась усердная учеба. Эро был учителем, а братья — учениками, которые громко, в один голос, повторяли вслед за младшим братом названия букв. Они кричали все хором, и содрогалась просторная изба. Это занятие было для них настоящей мукой, особенно вначале, они жалобно кряхтели и потели. Но более всего напрягался Юхани; от усердия у него даже подбородок трясся; а сидевшему рядом Тимо достался не один сердитый толчок в бок, когда бедняга снова начинал клевать носом. Братьев злило и то, что Эро не всегда исполнял свою учительскую должность беспристрастно и то и дело сыпал колкости. Его уже не раз предупреждали, однако искушение было слишком велико.

Однажды в зимний день, когда на дворе стоял свирепый мороз, а на южной стороне неба светило тусклое, почти без лучей, солнце, братья опять сидели в избе, углубившись в буквари. Далеко было слышно их старательное, но монотонное чтение. Вот они снова принялись повторять азбуку:

Э р о. А.

О с т а л ь н ы е. А…

Э р о. Пэ[16].

О с т а л ь н ы е. Пэ…

Э р о. Да, А — первая буква в азбуке, а Э — последняя. «А и Э, начало и конец, первый и последний»{88}, — так ведь говорится где-то в священном писании. А приходилось вам когда-нибудь видеть или слышать, чтоб последний стал первым, чтоб Э стояло вместо А? Даже забавно, конечно, что этот маленький, всегда последний заморыш вдруг становится первым петушком на насесте. А остальные поглядывают на него с почтением и уважением, как на разумного и заботливого главу семейства, хотя глаза у них и лезут на лоб от удивления. Но к чему это я отвлекаюсь и говорю о вещах, до которых нам сейчас нет никакого дела? Читайте-ка дальше.

Ю х а н и. Уж не понял ли я твоего намека? Боюсь, что понял. Учи-ка нас всерьез, не то тебе несдобровать.

Э р о. Вот-вот, читайте-ка послушно дальше. Сэ.

О с т а л ь н ы е. Сэ…

Э р о. Тэ.

О с т а л ь н ы е. Тэ, Э, Эф, Кэ-э…

Ю х а н и. Вентта холл! Я, бедняга, запутался. Давайте-ка еще раз сначала.

Э р о. А.

О с т а л ь н ы е. А…

Э р о. «Кто знает только А и Пэ, у того немного в голове». Что бы это значило, Юхани? Сможешь ли ты растолковать?

Ю х а н и. Постараюсь, постараюсь. А ну, вы, остальные, выйдем-ка со мной во двор, нам надо потолковать об одном важном деле.

С этими словами он вышел из избы, и остальные последовали за ним. Эро не без некоторой тревоги стал гадать, что бы мог означать их уход. А братья на дворе держали совет, как бы им отбить у Эро охоту зубоскалить; ведь он с букварем в руке насмехался не только над ними, но и над господом богом и его словом{89}. И общий приговор гласил: Эро вполне заслужил порку. Они вернулись в избу, и березовая розга в руке Юхани немало напугала Эро. Туомас с Симеони крепко схватили его, и розга сделала свое дело. Эро вопил, лягался и старался вырваться, а когда его наконец отпустили, вновь уселся за стол, бросая на всех злые взгляды.

Ю х а н и. Вот так. Бери книжку в руки да учи нас смирненько, каналья. И вспоминай эту баню, когда твой проклятый язык опять зачешется. Вот так! Что, попало? Ничего, ничего, ведь это я тебе еще несколько лет назад пророчил. Пересмешник всегда худом кончит, сам знаешь. Бери книжку, говорю, да учи нас разумно и смирненько, мошенник!

Т у о м а с. И не скрипи зубами, делай, что говорят. Да не вздумай ворчать, не то, чего доброго, еще я схвачу розгу, и тогда будет тебе взбучка пострашнее первой.

Снова началось чтение. Но теперь Эро сидел нахмурившись и злобно выдавливал из себя названия букв. Долго еще витал над школьным столом Импиваары дух недовольства, пока время не развеяло обиду Эро. Так трудились братья, осиливая грамоту, и дело подвигалось, хотя поначалу и очень туго, особенно у Тимо и Юхани.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ