Семеро братьев

С и м е о н и. Юхани, Юхани, что ты говоришь!

А а п о. Ах! В чем спасение несчастных братьев?

Ю х а н и. В разбое! Пошли!

Т у о м а с. Замолчи уж, олух! Лучше я в Сибирь пойду, в вечную стужу, чем стану есть награбленный хлеб. Безумец, неужели ты всерьез говоришь такое, или шутишь так по-дурацки? Что мне подумать о тебе?

Ю х а н и. Ох, братец! У меня от всего голова идет кругом, и сам не знаю, что говорю и делаю. Ведь тут был ленсман, но его будто ветром унесло куда-то на небеса. А мне чудится, с той минуты невесть сколько времени прошло — много-много времени! Вон куда он скрылся, как раз куда я большим пальцем показываю, все равно что Матти Трут. Вон там он скрылся, в дыму мелькнула только светлая грива боевого коня. Но это было так давно, так давно!

Т у о м а с. Вот ты как!

А а п о. Что такое, что случилось?

Т у о м а с. Видали, братья, как Юхани хитрит? Похоже, его тоже не всегда подстрелишь на том суку, где он сидит.

Л а у р и. Что ты глазами вращаешь да мотаешь головой? Ишь как ноздри раздувает! Скажи спасибо, что не свихнулся.

Т у о м а с. Пусть заметает следы своей глупости, как только может. Но что же нам делать, черт подери? Скажи-ка, Аапо.

А а п о. Не знаю.

Э р о. Послушайте, братья: еще неизвестно, хитрил ленсман или нет.

Л а у р и. Не думаю. Я с него глаз не сводил, но не заметил никакого подвоха. Сами посудите: отчего бы ему уже раньше не захватить с собой людей, когда он проезжал по деревне? Зачем ему ехать мимо Импиваары до самой Виэртолы? На подмогу там гораздо меньше надежды, чем в больших селах, а их он оставил позади. Не странно ли? И чтоб он теперь с людьми стал возвращаться в такую даль из Виэртолы? Глупости! Это никак не вяжется с умом да смекалкой нашего ленсмана.

А а п о. И впрямь не вяжется, я тоже вижу, но слишком обнадеживать себя не стоит. Сейчас-то тебе кажется, ты очень умно рассудил, но видишь ли, на деле частенько все получается наоборот, будь ты хоть того умней. А у нас есть чего бояться. Если по закону поглядеть, то мы невесть что натворили. Притом заметь себе, как дружелюбно, необыкновенно дружелюбно говорил он с нами!

Т у о м а с. Да, не от чистого сердца говорил он. Под тем медом желчь таилась. Что же нам делать?

Э р о. Давайте сделаем так: пойдем еще разок домой, но задерживаться в избе не будем, только дверь отопрем и так ее и оставим — пускай думают, что мы спокойно посиживаем дома! А сами укроемся в пещерах и оврагах Импиваары. Посидим там двое-трое суток и все время будем следить за избой. И если ленсман пожалует со своими людьми, под прикрытием лесов и гор мы всегда сможем удрать подальше. А если за три дня и три ночи ничего не случится, значит нам не угрожает никакая беда.

Т у о м а с. Вот это хороший совет.

А а п о. Так и сделаем.

Т у о м а с. Поворачивай обратно. Идем, Юхо, и хватит тебе упрямиться.

Они зашагали опять к Импивааре и вскоре стояли уже на родном дворе. Следуя совету Эро, они сняли засов с двери, вскарабкались на гору и укрылись — кто в удобной расселине скалы, кто за елочками на горных уступах. Так они просидели трое суток, по очереди зорко наблюдая за избой, поляной и опушкой, подкрепляясь едой из берестяных кошелей и утоляя жажду из чистого ключа, который бил на самой вершине и сбегал вниз по скалам. Весело журчал этот маленький ручеек, не умолкая ни долгим днем, ни лунной ночью, и нежно ласкал настороженный слух братьев.

А когда в третий раз занялась вечерняя заря, братья спустились с горы и вошли в избу, от души радуясь, что тревога оказалась напрасной. Однако положение, по их мнению, еще не внушало доверия, и они продолжали с опаской поглядывать в окно. На следующий день был выслан лазутчик, Аапо, чтобы раздобыть достоверные сведения. Сутки провел он в деревнях и окрестных усадьбах, а когда вернулся домой, на его лице была написана мирная весть. Братья сели за сосновый стол, усадив Аапо на почетном месте, и он принялся рассказывать им все, что слышал:

— Братья! Он несравненный человек, наш ленсман. В точности исполнил все, что говорил. Вот так обстоят наши дела. Парни в Тоуколе даже речи не заводят о тяжбе или о мести, хотя у многих передние лапы в ссадинах, а на голове у кого — огромная шишка, у кого — страшная дыра. И все потому помалкивают, что ленсман их пристращал. Ну, а что думает наш пастор? Мир, вечный мир объявил нам старик. Ленсман, видите ли, уверил его, что строгостью нас можно только сгубить, и старик поверил. А еще вот что заметьте: на днях Хяркямяки — все-таки он неплохой мужик! — толковал с пастором и нас помянул. «Кто знает, говорит, может из ребят еще даже магистры получатся». А пастор на это ответил, что он-де не нарадовался бы милости божьей, случись такое чудо, что братья Юкола предстанут пред его очами и прочтут сносно что-нибудь из священного писания, а десять заповедей и «Верую» — на память. Вот как сказал старик; и это и всякое другое я от многих слышал, и самый надежный из них — Кюэсти Таммисто: ведь он никогда не посмеется и не соврет.