СемьЯ

– Куда?.. – эхом переспрашивает Мила.

– Направо, – решает он. Говорит так, чтобы никто не посмел ему возразить.

– Ты уверен? – с нажимом спрашивает Саша. – Сколько ж можно плутать…

– Уверен. Пошли.

Внутри Саши вспыхивает гнев, но тут же гаснет. Что ей толку злиться? Других вариантов все равно пока нет.

Переглядываясь, бродяги медленно ползут дальше.

Здесь хотя бы есть свет – здоровые рыжеватые лампы под потолком горят почти в полную мощность, щедро делятся светом с испуганными людьми. Теперь бродягам негде спрятаться, но Саша изо всех сил пытается дышать размеренно и ровно.

Подумаешь, шепот. Скрип. Или шаги.

Это же все просто чудится.

Чудится ли?..

Но Мила вздрагивает от очередного скрипа вместе с Сашей, и мир будто бы чуточку кренится в сторону.

Ладно. Зато тут много боковых ответвлений. Если перед ними появится химера, всегда можно будет уйти вправо или влево и бежать, бежать, пока легкие не взорвутся белой вспышкой, пока дыхание не оборвется в горле, пока…

– Я сама хочу пойти, – просит Валюшка едва слышно, но Юра лишь качает головой:

– Давай потом, ладно?.. Сейчас нам надо всех найти.

– Нет, я хочу сама! – Валюшка поднимает голову от его плеча и кривит лицо, словно готовится заплакать. Саша, на миг отстранившаяся от всего вокруг, удивляется – и откуда в девочке столько воды? Плачет и плачет, никак не успокоится…

Мила догоняет их, гладит Валю по голове, но девочка вырывается, брыкается и, кажется, вот-вот укусит Юру мелкими зубками.

Саше не хочется вмешиваться. Ей страшно, ей тошно, ей почти невмоготу. Качели подбрасывают ее то под облака, то низвергают в преисподнюю: то злость накатывает, то смирение, то отчаяние… Папа вот-вот уедет, уедет надолго, быть может, даже навсегда. А она так и останется в этих мрачных тоннелях.

И тоже, наверное, навеки.

– Сам-а-а! – разрывается криком Валюшка, и Юра ставит ее на пол. Громкие вопли могут привлечь что-то нехорошее, затаившееся впереди, зовущее их голосом пропавшего Кости.

Мила успокаивает, присаживается рядом с Валей, приглаживает ее сальные кудряшки и стирает пальцами мелкие слезинки с чумазого лица. Юра морщится, и шея его покрывается багровыми пятнами – он напружиненный и злой, он и сам боится, а Валины крики вот-вот сорвут крышку с закипающего чайника.

– Тише, тише… – шепчет Мила. Теперь она больше не злится. Ее лицо осунулось и посерело, глаза ввалились. Кажется, будто она вот-вот рассыплется на части.

А потом, заметив, что Валя и не собирается успокаиваться, Мила затягивает ласковую мелодию.

Саша, стоящая рядом с ними, жмурится. Ей вспоминается промозглый вечер, заиндевевшее окно и тяжелое пуховое одеяло. Оно немного прорвалось сбоку, нитки расходятся, и из дыры торчат слежавшиеся желтые пушинки с острыми краешками. Маленькая Саша, закутанная в одеяло, словно в кокон, часто-часто моргает, пытаясь не уснуть.

Просто сказка очень интересная. Мама клюет носом, бормочет, водя пальцем по страницам, не догадываясь даже, как приключения гусенка и стрекозы остаются счастьем в маленькой Саше. У девочки мокрые после ванны волосы, кончик носа заледенел от прохлады, а торшер едва светит, и мама читает скорее по памяти, чем по бумаге.

Саше хочется, чтобы это никогда не заканчивалось.

Но мама вздрагивает, как наседка, заслышавшая писк, останавливается и… закрывает книжку.

– Проснулся, – извиняется мама.

Кто проснулся?..

– Саша! – Юра шепчет, но даже в этом шепоте слышно его раскатистое недовольство. Пятна с шеи ползут на подбородок, и Саше стыдно, что она замерла истуканом, зажмурив глаза, поддалась детским воспоминаниям.

– Все, я тут…

– Не спи! Быстро, быстро, пошли…

И они снова идут. Идут медленно – Валюшка быстро перебирает ножками, но не поспевает за остальными, и Мила, с трудом выдыхая нагревшийся в груди воздух, еле ползет рядом с ней. Саша тоже не прочь немного передохнуть: она уже опоздала, они давно идут неизвестно куда и усталость все сильнее накапливается в мышцах, тянет к земле…

Лампы мелькают над головой, мутные и запыленные. Юра прислушивается. Егор снова исчез позади, растворился, словно призрак, и если бы не его сухая ладонь, еще недавно лежавшая в ее руке, Саша подумала бы, что он никогда и не существовал.

– Тихо, – останавливается Юра, и все замирают вместе с ним.

Сколько это будет продолжаться?..

Саша опять злится.

Воздух в тоннеле напоминает спокойную озерную воду, затянутую ряской. Даже шепот стих – или Саша просто к нему привыкла и больше не замечает.

Мила присаживается рядом с Валюшкой, заботливо поправляет куртку, проверяет замки. Она едва успела одеть девочку этим утром, когда вокруг молочной пеленой висел дым, и теперь Валюшка напоминает беспризорника: на ней вещи с чужого плеча, великоватые и истрепанные, грязные… И лишь блестящие глаза все те же.

Удивительно, как Валя до сих пор остается непоседливым и капризным ребенком, когда столь много опасностей и трудностей поджидают ее каждый день.