СемьЯ

– Мы туда не пойдем. Надо идти за Костей, я точно знаю, что…

– Ну так и не ходите!

Она устала спорить. Устала идти и бояться, что бродяги попросту забыли раненого Костю там, позади.

И поэтому Саша, рванувшись, ныряет в глухо затянутый темнотою тоннель, почти что без надежды отыскать там кого-нибудь, но она же видела, точно видела…

– Стой! – орет Юра во весь голос, но она не слушает.

Она должна проверить. Она не хочет молча со всем соглашаться. Она… пусть это глупо, но это ее выбор. Сколько можно?! Саша чувствует, что права. Пускай она и сотворит какую-нибудь глупость, вляпается в проблемы, но докажет себе – я борюсь. Я не сломалась, я не замолчала, я все еще та Саша, что и… два дня назад?

Два дня. Спутанные волосы, пропитанные канализационной водой. Чужие вещи, с которых коркой слезает грязь. Плачущая Валюшка там, за спиной – но Саша ее не бросит. Она вернется.

Только отыщет Костю, или Женю, или те самые проблемы, которые…

Под ногами остается только воздух. И вокруг тоже воздух – такой недвижимый, словно чернота в морских глубинах, где только смерть и забвение. Сзади мелькают отблески чужих фонарей, напоминают флуоресцентные шары над зубастыми мордами рыбин.

Кажется, вот она и совершила свою глупость.

Мысли застревают в голове, пока время становится тягучим. Саше все еще кажется, что она бежит – перебирает ногами в воздухе, словно мультяшный персонаж, вот-вот перепрыгнет через пропасть, не упадет…

Но она уже падает. И это неотвратимо.

Удар выбивает из легких воздух – Саша вскрикивает и выгибается, не в силах сделать даже маленький вздох. Она и не поняла, что произошло – пролетела вниз, ударилась о ребристый бетон… Кажется, что мир вокруг состоит из этого промерзшего бетона, что Саша в бетонной клетке, ловушке, – и лежит сейчас, таращась во тьму, слушает, как бродяги суетятся наверху, зовут ее едва слышно, ругаются.

Кашель раздирает Сашу напополам.

– Я здесь… – хрипит она, захлебываясь воздухом. – Осторожно… яма…

– Сашка, дура! Я сейчас спущусь и убью тебя… – рычит Юра сверху, но ей больше не страшно.

Ей кажется, что все так, как и должно быть.

Мелкий брат бегает вокруг, неразличимый в темноте, шепчет едва слышно:

– Сашка, вставай, вставай давай, опоздаем, ну Саш…

Брат?

Чужие лучи света ползут по стенам, и бледные лица, похожие на фарфоровые тарелки, вырисовываются там, откуда Саша только что упала. Миг – и лиц больше не разобрать, лишь в глаза бьет яркий свет.

– Осторожно… – повторяет она, но никто не летит за ней следом. Они толпятся там, в тоннеле, взволнованно бормочут:

– Тут высоко?

– Высоко… Все ноги, наверное, переломала.

– И что теперь?!

– Стойте тут. Вальку, Валю держи! Упадет же. Я спущусь, проверю.

– Аккуратней…

– Да тут ступеньки, не бойся.

Юра ползет вниз. Ржавые ступени скрипят под его весом, они, разленившиеся за долгие годы простоя, с неохотой позволяют держаться за себя. Фонарный свет вымазывает мир блеклыми красками, на миг освещает и пол, на котором лежит Саша, а рядом… худое мальчишечье тело.

– Ой! – вскрикивает Мила. Она тоже заметила.

Саше требуется всего пара секунд, пока она ползет к скрюченному телу, чтобы понять – это не мальчишка. Это худая девушка с короткой стрижкой.

Это Женя.

– Женя, Жень… – шепчет Саша. Шершавый бетон цепляется за ладонь и колени, обдирает кожу, но Саше все равно. Не зря. Она не зря бежала сюда, не зря рухнула с высоты, все это было не зря, ведь иначе они не нашли бы Женю…

Саша думает лишь об одном.

Только бы она была жива.

Только. Бы. Жива.

Женя теплая, и Саша рада этому – она осторожно переворачивает податливую, словно тряпичная кукла, Женю и гладит ее лицо чумазой рукой. Надежда внутри хрупкая, рассыпающаяся, но Саша больше не помнит прищуренных недобро глаз, желчных слов и оскорблений, нет, она рада, что Женя снова с ними, и они смогут ей помочь…

Потому что Женя человек. Потому что и Женю, колючую и вредную Женю, тоже жалко.

Саша плачет. Сама не чувствует, как плачет. Вскрикивает:

– На лицо! Посвети на лицо ей…

– Тише!

И сразу несколько лучей сходятся на Жениной худой фигуре, и все это напоминает театр – вот-вот в пятне света покажется актриса в вычурном гриме, и зал замрет, прислушиваясь к ее монологу.

Но нет. В пятне света лишь они. У Жени ободранное лицо – нос распух и посинел, под глазами залегли тени. На бледной коже запеклась густая кровь. Но Женины веки дрожат, глаза пульсируют в хаотичном танце, словно она досматривает последние сны.

Черты ее лица смягчились, нет больше ничего мужского, злобного или ехидного – обычное лицо с темными ранами, беспечное и спокойное, почти детское. И Саша ревет, прижимается к Жене, обхватывает ее целой рукой. Даже перелом утих ненадолго – это хорошо, что Саша не упала прямо на руку, но ей сейчас совершенно не до рук, не до них, бесполезных…

– Отойди, – Юра, неизвестно откуда взявшийся, отодвигает Сашу в сторону. Он трясет Женю за плечи, хлопает по щекам, и она стонет, а потом распахивает глаза, таращит их в ужасе, и кашляет. Ее ладонь скользит по разбитому лицу.

– Спокойно… – Юра помогает ей присесть. – Все свои. Ты как?