Семья

– Пойдем, Насть. Пойдем. Не гляди туда. Не надо, – пробасил Коля, подходя ко мне. По его лицу было непонятно, испуган ли он. Наоборот, показалось, что такие ситуации для Коли – норма. Он отвел меня в подсобку, где рабочие гоняли чай на перерывах и курили, налил горячего чая и сунул в руку гнутую металлическую кружку с розовым поросенком и названием мясокомбината. Я машинально сделала глоток и с трудом сдержала очередной спазм. Коля вздохнул и осторожно обнял меня, а я, выронив кружку, разрыдалась и прижалась к нему.

Не помню, сколько я просидела в подсобке, но часто слышала громкие голоса, доносящиеся из цеха. Изредка в подсобку забегал кто-то из рабочих и, высадив за две затяжки сигарету, убегал обратно. На меня не обращали внимания, но оно и понятно. Там были проблемы поважнее, да я и не надеялась на сочувствие. В голове клубился туман, а желудок то и дело подкатывал к горлу. Хорошо, что он был пуст, а то и подсобке бы досталось.

Однако через час, когда чай в моей кружке остыл, в подсобку вошла Лида. Я взглянула на неё и удивленно открыла рот. Лида словно постарела лет на десять. Бледная, лоб в испарине, халат в крови, а руки трясутся. Она подошла к столу, достала из ящика пачку сигарет и, чиркнув зажигалкой, глубоко затянулась. Потом растерянно посмотрела на меня и её глаза, подернутые поволокой, резко расширились.

– Блядь, Настя, – ахнула она, подбегая ко мне. Затем присела на корточки и заглянула в глаза. – Давно ты тут сидишь?

– Не знаю, – тихо ответила я. – Коля отвел, вот и сижу.

– Дебилы, – ругнулась она, а потом хлопнула себя ладонью по колену. – Ладно, сама хороша. Бросила тебя совсем.

– Я нормально, – соврала я. Сердце до сих пор стучало, как сумасшедшее, а в ушах звучал крик Веры. – Правда, Лид.

– Ага, вижу. Зеленая, как крыжовник, – фыркнула Лида, снова затягиваясь сигаретой. Она выпустила дым к потолку и покачала головой. – Как ты?

– Нормально.

– Это я уже слышала. А если правду?

– Мне страшно, – ответила я. Губы затряслись и на глазах выступили слезы. Я утерла их рукавом, забыв о том, что тот испачкан в крови. Лида не стала ничего говорить. Скинула грязный халат, села рядом и обняла меня. Как Коля. Вот только её объятия были нежнее. Я перестала сдерживаться и снова заревела. Лида молчала и гладила меня по голове. Я чувствовала, как бьется её сердце. Ровно и спокойно. Только руки немного тряслись, заставляя пепел падать на пол.

– Отдохни, – сказала она, когда я приняла душ и сняла грязный халат. – Я понимаю, каково тебе сейчас. Поэтому не торопись на работу. С мастером я решу. К тому же завтра комиссия придет.

– Спасибо, – тихо ответила я, теребя в руках шапку. Затем, вздохнув, спросила. – Можно идти?

– Конечно, глупенькая. Сама доедешь? – улыбнулась Лида. Улыбка вышла неживой, натужной.

– Да, – кивнула я. Затем, попрощавшись, медленно пошла к выходу из цеха. На глаза попались капли крови на полу и меня снова замутило. Однако я сдержалась и ускорила шаг. Дико хотелось на свежий воздух.

Не помню, как я доехала до дома, как поднялась по лестнице и позвонила в дверь. Не помню, как вошла в коридор и как разделась. Очнулась я лишь тогда, когда мама, рявкнув, влепила мне пощечину.

– Чего так долго? – спросила она, скрестив руки на груди. Я подняла на неё глаза и пожала плечами. Мама проворчала что-то под нос, а потом добавила громче. – Слышала от соседок, что там у вас стряслось. Живая хоть, баба та?

– Наверное. Я не видела, когда её отвезли, – ответила я, садясь на стульчик в коридоре. Ноги стали ватными, а к горлу подкатил ком. – Я рядом с ней стояла. Помню только, как она кричала, а её рука в машине торчала. И кровь повсюду…

– Бестолочи везде. Либо специально сунула, чтобы деньги выбить с комбината, – буркнула мама, проигнорировав мои слова. – Поделом ей.

– Мне на завтра выходной дали. Чтобы я отдохнула, – добавила я и вжала голову в плечи, когда мама резко развернулась и с ненавистью на меня посмотрела.

– А ты устала? – вкрадчиво спросила она. Обычно за этим следовал удар, поэтому я напрягла ноги, чтобы не упасть со стульчика, если она все-таки ударит. – Ну оторвало какой-то дуре руку. Что теперь? Неделю страдать и плакать? Завтра после школы поедешь на комбинат.

– Мам… – слезы снова побежали по щекам, но на маму они не действовали.

– А жрать мы что будем через месяц, а? Об этом подумала, тварь? Господи, ну что за сука! – воздела она руки к потолку. Я молчала, молясь лишь о том, чтобы она меня не била. – Я в твои годы на заводе работала. Холод, жара – не важно. Я после школы переодевалась и шла на завод.

– Мам, мне страшно… – снова попыталась объяснить я. Мама покачала головой, заставив меня замолчать.

– Это не страшно. Это жизнь. Привыкай или сдохнешь. Бездарям в этом мире делать нечего. Они всегда уходят первыми, – ответила она и, запахнув халат, указала рукой на дверь в ванную. – Умойся пойди. Рожа опухла, воняешь. А потом полы помой и за уроки садись. Катька твоя принесла домашнее задание.

– Мам, можно я полежу немного? Отдохну.