Семья

– На том свете отдохнешь, – отрезала она и, подняв меня со стула за руку, пихнула в сторону ванной комнаты.

Закончив с полами и уроками, я с трудом забралась в постель, укрылась одеялом и свернулась калачиком. Сердце бьется неровно, а в ушах по-прежнему крик Веры. Надрывный и отчаянный. Я закрыла глаза и моментально уснула. Несмотря на ломоту в мышцах после тяжелой смены, несмотря на нервы и страх. Отключилась сразу и впервые не видела никаких снов.

На следующий день, после школы, я села в автобус и поехала на мясокомбинат. Прошла через охрану, показав временный пропуск, поднялась на четвертый этаж и поплутала в лабиринте одинаковых бесконечных коридоров, пока не нашла раздевалку. Молча зашла, переоделась и на выходе столкнулась с Лидой.

По ней было видно, что спала она плохо. Под глазами мешки, кожа бледная и помятая. Лишь глаза все те же. Суровые и чуть усталые.

– Ты чего тут забыла? – спросила она, уперев руки в бока. Я пожала плечами и неловко улыбнулась.

– Работать пришла.

– Я ж сказала, чтобы ты отдохнула, – помотала головой Лида. Затем приоткрыла рот, наклонила голову и прищурилась. – Мать на работу погнала?

– Работать надо, Лид. Деньги нужны, – покраснев, ответила я. Лида проглотила ругательство, вертевшееся на языке, обняла меня за плечи, и мы вышли из раздевалки.

– Деньги… не все упирается в деньги, Настька, – хмыкнула она, пока мы шли по коридору в цех. – Ладно. Сегодня пойдешь в колбасный, будешь на фасовке стоять. Там несложно, девчата помогут освоиться.

– А ты?

– У меня комиссия, – кисло улыбнулась Лида, поправив косынку.

– Тебя накажут? – осторожно спросила я, боясь обидеть человека, который был ко мне добр.

– Нет, что ты, – фыркнула она. – Накажут! Ишь надумала. Нет… Я же не мастер цеха. Его накажут, скорее всего. А я так… рассказать, как все было.

– Хорошо, – я смутилась и поправилась. – В смысле, хорошо, что тебя не накажут.

– Смешная ты, малявка, – усмехнулась Лида, открывая дверь в колбасный цех. – Ладно, пошли познакомлю с девчатами.

Как Лида и обещала, меня поставили на фасовку сосисок. Работа не пыльная, нужно всего лишь поправлять упакованные сосиски и следить, чтобы не было брака. Бракованные я скидывала в стоящую рядом чебурашку, которую по мере заполнения отвозила к началу линии, где вдвоем с фасовщицей, вскрывала упаковку и высыпала сосиски на ленту, чтобы их запаковали снова.

Несмотря на то, что работа была не такой уж и тяжелой, я все же быстро устала. Ныла спина, тряслись с непривычки ноги, да и постоянный холод донимал. Тут почему-то было холоднее, чем в цеху полуфабрикатов. Но все же я быстро втягивалась и даже обменивалась шуточками с фасовщицами, которые работали куда быстрее. Однако никто из них не упрекал меня, не гнал и не пытался обидеть. Они понимали, что любому новенькому нужно время, чтобы обвыкнуться.

Вечером, придя со смены, я приняла душ и долго терла себя мочалкой. Но колбасный запах будто намертво въелся в кожу. По крайней мере мне так казалось. Даже дворовые собаки почуяли его и провожали меня до подъезда, виляя хвостами и думая, что я угощу их вкусняшкой.

Как только я вышла из ванной, мама сразу напомнила о домашних делах. Сначала я почистила овощи для супа и разделала мясо, потом вымыла полы и вытерла пыль. Затем замочила грязную одежду в тазу и наконец-то отправилась делать уроки. Правда закончила их делать поздней ночью, когда все уже спали.

Хмыкнув, я потянулась, с наслаждением распрямляя натруженную спину, и достала из тайника дневник. Взяла ручку, раскрыла тетрадь и на миг задумалась, с чего бы начать. Тихо тикали часы над кроватью и слышался храп отчима, а в голове кружились мысли. Много мыслей, но одну я успела ухватить. Она давно не давала мне покоя, а мама моментально зверела, если я спрашивала. Ручка забегала по бумаге и на глаза привычно навернулись слезы:

– «Почему папа так и не вернулся, чтобы спасти меня».

Глава четвертая. Боль.

Боли было много. Физической и душевной. До одиннадцатого класса ни один день не обходился без боли. В какой-то момент я к ней привыкла. Как к молчаливому врагу, который по привычке шпыняет тебя кулаком в спину. Больно, но не смертельно.

До девятого класса мама частенько меня била. За помарки в тетради, за забытую посуду в раковине, за «тупость», как она сама говорила. Сначала это были просто удары рукой, а рука у мамы тяжелая. От этих ударов на коже оставались синяки, которые сходили мучительно долго. Из-за этого я практически не носила футболки с коротким рукавом, предпочитая длинный. Или водолазку, которая скрывала еще и синяки на шее. Чтобы я не вырывалась, мама хватала меня одной рукой за шею, а другой лупила. Ладонью, кулаком, ремнем, проводом от утюга и всем, что попадется на глаза. Однажды даже Андрейкиной пластмассовой лопаткой, разбив мне пальцы на руках, которыми я пыталась прикрыть лицо.