Семья

Вздохнув, я подняла взгляд и посмотрела в потолок. Побелка чуть потрескалась, но кого это волнует, кроме меня. Засыпая с ночником, я всегда представляла, что трещины – это дороги. Дороги, ведущие в прекрасные миры, где нет боли, зла и насилия. Где мать целует детей в щеку перед сном, поправляет одеяло и поет им колыбельную. Где братья и сестры любят друг друга. Где есть другая Настя. Улыбающаяся и счастливая. А не тот урод, что, сгорбившись, сидит за столом и рассматривает трещины на потолке. Нет. Не трещины. Дороги… Дороги в другие миры, где есть те же люди, но с другими судьбами. С счастливыми судьбами, а не той, что досталась мне. Почему-то я была уверена, что в мире много таких, как я. Избитых и униженных. И я очень надеялась, что однажды им попадется другая дорога, в конце которой их будет ждать счастье.

Сглотнув липкую слюну, я прислушалась к тишине. К тишине, которой мне порой не хватало, чтобы подумать, поплакать или просто помечтать. Помечтать о чем-нибудь хорошем. Плохого и так было достаточно в моей жизни. Странно, но только сейчас я поняла, что сама могу выбирать дорогу, по которой пойду. Будет она грустной и страшной, или все же легкой и счастливой. На миг забылись побои, ушла боль, да порка перестала казаться такой страшной.

Я улыбнулась, склонилась над тетрадью и размашисто написала:

– «Так много дорог… Но как найти ту самую».

Глава пятая. Взросление.

Девяносто девятый начался не так уж весело, как я хотела. После маминой истерики я почти все каникулы провела дома. Мне запретили гулять, запретили бегать к Катьке и даже на балкон выйти было нельзя, потому что там меня могли увидеть соседи.

Мама перестаралась, когда лупцевала меня скакалкой и ремнем. Проснувшись первого января, я по привычке отправилась в туалет. Посмотрела на себя в зеркало, потрогала синяки, еще не начавшие желтеть и тяжело вздохнула. Последствия порки сходили нехотя, словно старались оставить как можно больше напоминаний о себе, но я не расстраивалась. Конечно, было жаль просидеть все каникулы дома и пушистый новогодний снег видеть только в окно.

Катьке, заходившей за мной, мама говорила, что я заболела гриппом и сейчас лежу в кровати. Я слышала Катькин резкий голос, порывалась выйти в коридор, но понимала, что этим только снова спровоцирую маму, которая и так меня игнорировала.

После порки, когда она с отчимом вернулась с рынка, то не обмолвилась со мной ни словом. Даже в спальню не зашла, чтобы проверить, как я себя чувствую. А я лежала под одеялом и ждала. Ждала, что она хотя бы заглянет, посмотрит, проворчит под нос ругательство и уйдет. Но она так и не зашла.

Сначала я подумала, что про меня забыли. Я слышала, как родные накрывают на стол, звенят тарелками и разговаривают. Слышала телевизор, который смотрел отчим. Галдел в своей комнате Матвей. Только Андрей попытался заглянуть в мою комнату, но мама так на него рявкнула, что брата как ветром сдуло. Он, увидев меня тридцать первого, открыл рот, чтобы задать вопрос, потом нахмурил брови, мотнул головой и ушел в комнату. На миг мне показалось, что в его глазах блеснули слезы.

Семья встречала новый год, а я сидела в комнате, держа в руке тарелку с оливье. На столе стоял стакан воды и лежал кусочек хлеба. Мне не дали присоединиться к столу, поэтому я встречала девяносто девятый в одиночестве, под светом старого ночника. Конечно, в груди ворочалась обида, но такая маленькая, что я без усилий её придушила. Мне было плевать на праздник, который обошел меня стороной. Хоть оливье дали и то хорошо.

В гостиной слышался смех, звучали старые песни из телевизора и хохотали братья, разворачивая подарки. Я подняла голову и посмотрела на часы над кроватью. Десять минут первого. Новый год наступил.

– Не хочу машину! Хочу космонавта! – заорал неожиданно Матвей. Я услышала тихий голос мамы, успокаивающий его, а потом и отчима.

– Дед Мороз тебе завтра принесет, – ответил он. Его язык заплетался, но в голосе был смех и радость.

– А Насте он подарок не принес? – спросил Андрей. Мама вздохнула, а я затаила дыхание, чтобы услышать ответ.

– Плохим детям он подарки не приносит, – ответила мама.

– А Настя плохая? – снова спросил младший. Снова вздох и раздражение в голосе.

– Да, Настя плохая. Иди за стол, пока курочка не остыла. Бегом, бегом.

– «Настя плохая», – подумала я, ковыряясь в салате. Такая плохая, что ей даже жареная курица вместо подарка не положена. Такая плохая, что со сломанной рукой ходила на мясокомбинат, чтобы заработать на праздничный стол и подарки. Настя плохая. Плохая.

Вздохнув, я доела оливье, которого мне положили одну ложку, поставила тарелку на стол и глотнула воды. Затем забралась под одеяло и вытащила из-под матраса «Полые холмы» Мэри Стюарт. Еще раз прислушалась к веселью в гостиной, скривила губы и открыла книгу. Лучше погрузиться в волшебный мир, чем оставаться в этом.