Семья для мажора

Я чувствую злость. Раньше это чувство мог вызвать во мне только один человек, он до сих пор вызывает, но все это была разминка.

Глядя на здание университетского корпуса, вспоминаю тот день, когда попал сюда впервые. Мне было десять. Мать водила меня по пустым коридорам и рассказывала о том, что здесь я буду учиться. Идея показалась мне офигенной, потому что я не знал, кем хочу быть. Зато она знала.

За мокрым лобовым стеклом крыльцо учебного корпуса дважды заполняется людьми и дважды пустеет, потому что сижу неподвижно почти четыре часа. Глядя перед собой и думая. Думая так усиленно, что взрывается бошка.

Когда начинают затекать мышцы, проверяю в кармане ключи и выхожу из машины.

Топча кроссовками мокрый снег, пересекаю парковку и поднимаюсь на крыльцо. Пройдя через турникет, киваю охраннику и сворачиваю в коридор, где скрываюсь за дверью пожарной лестницы. Я не хочу встретить знакомых, к людям у меня сейчас стойкое отвращение.

Взбегаю по лестнице на третий этаж, игнорируя звонок от Тани.

Вчера я поступил, как мудак, испарившись с ее дня рождения без объяснения причин. Странно, что она вообще мне звонит. Но после того, как токсичная Алена скинула на меня часовую бомбу, мне было не до Тани.

Я, блять, был в ярости.

— Ой, здрасте…— лепечет секретарша матери, встрепенувшись за своим заваленным бумагами столом. — А у нас совещание.

— Подожду, — сняв куртку, бросаю ее на стулья для ожидающих и сам усаживаюсь на них.

Вытянув перед собой ноги и сложив на груди руки, откидываюсь на стену.

В упор смотрю на серый узор линолеума, понимая, что каким бы ни был этот разговор, как раньше уже ничего не будет. Это не оставляет меня равнодушным, но это не моя вина.

— Хотите чаю? — слышу суетливый вопрос. — С конфетами.

— Нет, спасибо.

— Ладно…

Оставив меня в покое, девица принимается за работу. Стучит сантиметровыми ногтями по клавиатуре, и этот стук отдается молотками в башке.

Алкоголь — не моя тема. Мой организм перерабатывает его так долго, что если решаю напиться, всегда оцениваю последствия. Они для меня плачевные. Обычно я подыхаю пару дней, не меньше, но сегодня такой роскоши позволить себе не могу.

Из кабинета декана в приемную высыпает народ. Преподавательский состав в лице заведующих кафедрами.

Выпрямившись, упираюсь локтями в колени, дожидаясь, пока покинут приемную. Дождавшись, пока за ними закроется дверь, встаю и направляюсь в кабинет матери. Войдя без стука, вижу ее, сидящую за рабочим столом.

— У меня что, сегодня день рождения? — наигранно изумляется. — Не ожидала такой чести.

Прикрыв за собой дверь, смотрю на мать.

Я чувствую хладнокровную решимость, от которой покалывает кожу и по щекам гуляют желваки.

Мое настроение она улавливает мгновенно.

Отложив в сторону телефон, пристально смотрит на меня. Выгибает брови.

— Что у тебя с лицом, — намекает на мой подбитый фейс.

— Несчастный случай.

Просто мне под ноги попался один дебил, а я был не в настроении сглаживать конфликт.

— Присядь, что ты как неродной, — просит нейтрально.

Пройдя к окну, упираюсь руками в подоконник и спрашиваю:

— Ты умеешь прощать людей?

Затылком чувствую напряжение и тишину. Я готов ждать, сколько нужно. Вряд ли у нас будет еще один разговор на эту тему.

— Это риторический вопрос?

— Нет. Обыкновенный, — смотрю на нее, развернувшись. — Я, кажется, не умею.

Ее лицо становится жестким. Она умеет быть настоящей сукой. Когда-то меня это восхищало. Я ею гордился. Всегда.

— Может быть, в тебе говорит максимализм? — предполагает ровно. — Жизнь штука длинная. Ценности и взгляды на вещи могут меняться только так.

— Может быть, — соглашаюсь.

Смотрю в ее глаза, ведь это то, что я умею на пятерку.

Она отводит свои первая.

Стряхнув с плеча пылинку, собирает в замок пальцы.

— Не томи, — просит миролюбиво. — Говори, зачем пришел.

— Не догадываешься?

— Догадки оставь философам, а я математик. Я вижу задачу и решаю ее. Всю свою жизни.

— Охеренно же ты решаешь задачи. Просто, блять, блестяще.

— Попридержи-ка язык, — бросает холодно, но я вижу, как учащается ее дыхание.

Мое учащается тоже, потому что новой волной кроют эмоции.

— Зачем ты это сделала? — спрашиваю хрипло. — Я же не уравнение. Я человек.

Блеск ее глаз говорит мне о том, зачем я пришел сюда и что мне от нее нужно. Мне нужно, чтобы она забрала все свое дерьмо назад. Хотя бы передо мной, потому что к Калининой, твою мать, я ее не подпущу.

— Не драматизируй, — ударяет по столу кулаком. — Я думаю только о тебе. Всегда только о тебе. Я тебя сделала таким. Успешным, Кирилл. Не забывай об этом никогда.

— То есть, без тебя я никто?

Это не обида, а попытка скинуть с себя гребаный груз, который навалили мне на плечи. Избавиться от него, иначе я никогда не буду считать себя полноценным, сука, человеком, а буду считать себя продуктом чьего-то социального эксперимента.